Сестрички
Шрифт:
— Элис! — восклицает Джемма, приветственно протягивая гостье руки. Эльза делает неверное движение, и вместо капли растительного масла в соус падает целая столовая ложка. Майонез сразу превращается в жирную массу. Работа насмарку.
— Элис, наконец-то. Как же я ждала тебя!
Элис Хемсли, красивая и дерзкая, в черных джинсах и белоснежной рубашке, загорелая, статная, с горделивым профилем, стоит, уперев руки в боки и высоко подняв голову. Ее вьющиеся черные волосы коротко подстрижены, на щеках нежный румянец. Голос низкий, хрипловатый, но грудь
В глазах Джеммы счастливые слезы. Эльза чувствует необъяснимый укол ревности.
— Я была сердита на тебя, — говорит Элис. — Пришлось ждать.
— Сердита? За что? Что я сделала?
— Ты не была на похоронах своей бабушки.
— Мэй умерла. Ей уже все равно.
— Тем не менее ты должна была поехать.
— Я послала деньги на похороны. Я инвалид. Мне трудно переезжать с места на место.
— В путешествия ты ездишь исправно.
— Если я еду куда хочу, если за свои деньги я получаю покой, тепло и удовольствие — это одно. Если я еду по обязанности, ноги мои начинают болеть нестерпимо. Неужели ты хочешь, чтобы я страдала?
— А что в этом такого? — сухо спрашивает Элис. — Все страдают.
— Кто был на похоронах?
— Директриса дома престарелых и я.
— Вот видишь! Я бы не выдержала.
— Ты никогда не навещала ее. Взвалила это на меня.
— Ты умеешь общаться с больными и стариками. Я — нет.
— Она ради тебя пожертвовала всем, а что сделала для нее ты?
— Я отдала ей шестнадцать лет моей жизни. Жизни реальной! Юная девушка, запертая со старухой…
— Теперь ты заперта наедине с собою, поскольку Мэй рядом нет и грешить не на кого.
— Я рада, что она умерла, — жестко говорит Джемма. — Вся ее жизнь была мне упреком. Мэй была праведницей — и куда это привело ее? Что она получила при жизни? Десять лет полиартрита. А после смерти? Два человека на похоронах.
— А сколько, ты думаешь, придет на могилу к тебе, если ты и впредь будешь такой же?
— Я распоряжусь, чтобы каждому у ворот кладбища давали деньги. И ко мне придут сотни.
Об Эльзе они забыли. Она уходит, пока не всплыла катастрофа с майонезом, идет к себе, чтобы выпить, наконец, противозачаточную пилюлю — и не находит знакомого розового пакетика. Он же был здесь, в тумбочке, где кроме него ничего не лежало! Эльза ищет в сумке, по карманам, в столе — нет. И только теперь предстоящие события видятся ей совсем в ином свете.
Глава 9
— Все ясно, — мрачно говорит Виктор за ужином, — при первом порыве холодного ветра они включат центральное отопление, и всему настанет конец.
— В каком смысле? — спрашивает Эльза.
Они с Виктором ужинают вдвоем, едят гороховый суп-пюре, холодную дичь с картофелем и капустным салатом (под соусом винегрет, а ни в коем случае не майонез), а на десерт шоколадный мусс со сливками. Со своего места на сотрапезников взирает Будда, стоит у них над душой и Энни в позе любезно-услужливой, но с отрешенным взором. Она, как водится, размышляет о политике.
— Вся приличная мебель деформируется
— Но им же надо обогревать дом.
— В прежние времена умудрялись обогревать дома без центрального отопления. И в семнадцатом, и в восемнадцатом, и в девятнадцатом веках, и раньше. Кстати, тогда люди не столько заботились о произведениях искусства, сколько берегли себя. А что досталось нам? Ширпотреб и центральное отопление. Рассвет комфорта пришелся на закат творчества и фантазии.
— Не сомневаюсь, что ты прав, — говорит Эльза и тут же добавляет: — Может, нам домой уехать, пока никто не видит? Сядем в машину да уедем, а?
Виктор на эту тему уже размышлял. Библиотечную стремянку спокойно можно было бы припрятать под задним сиденьем «вольво». В наказание он, конечно, лишится дружбы с Хэмишем и обстановки биллиардной, зато сохранит себе Эльзу, Впрочем, машина заперта в гараже на секретные замки. Хэмиш, несомненно, все предусмотрел. Виктор выкладывает свои соображения Эльзе.
— К тому же, — добавляет он, — кровати здесь очень удобные, а мне что-то не светит ночевка в нашей лавке.
— Если бы ты разрешил, я давно бы сделала наше жилье удобным и уютным, — с жаром заявляет Эльза. — Мы могли бы ширмой выгородить кухонную нишу и поставить кровать, а не хлипкий диван.
Виктор смеется, хотя и мрачно.
— Тебе осталось только половики всюду расстелить, — замечает он. — Копни любую женщину, и на тебя выскочит очередная Дженис.
— Но ты же сам сказал, что жить в лавке неудобно.
— Да, но я не говорил, что жажду комфорта. — Виктор раздражен. Хэмиш перехитрил его. Виктору это совсем не нравится. — Завтра есть поезд в десять тридцать, — сообщает он Эльзе. — После завтрака я подброшу тебя на станции, потом окончательно договорюсь с Хэмишем о цене и к вечеру буду уже с тобой.
Эльза поднимает свои голубые очи.
— Виктор, я уеду отсюда с тобой, не раньше, — говорит она.
Он накладывает себе изрядную порцию шоколадного мусса. С Дженис, вдруг вспомнилось ему, такие блюда он ел каждый вечер. И в животе не урчало от бесконечного бурого риса, полусырых овощей и орехов. Углеводы, грубая клетчатка, белки, все просчитано, все в строгой пропорции, все подчинено идеалу долгожительства и профилактике канцерогенных заболеваний… А нужно ли ему долгожительство с Эльзой? Может, лучше ранняя смерть с Дженис? Если бы я предлагал Дженис поехать завтра на станцию, она согласилась бы, думает Виктор. Дженис моя жена. А Эльза — машинистка.
— Ты что, стыдишься меня? — наступает Эльза.
— Не стыжусь, — осторожно говорит Виктор. Лгать он ненавидит. Для него это унизительный, недостойный акт. Но и отказаться ото лжи во спасение он не может, как не может причинить боль другому. — Дело в том, что Дженис и Уэнди относятся к жизни серьезно, а ты нет. Я не хочу, чтобы им было больно. Для женщины в возрасте моей жены ужасным ударом будет узнать, что кто-то занял ее место. У тебя впереди вся жизнь, а у нее все в прошлом. И для Уэнди будет переживанием выяснить, что у вас с ней совпадает день рождения. Я уж не говорю о фрейдистской стороне этого дела. Сам я как-то не сообразил, пока Джемма не сказала…