Сестры Бронте. Лучшие произведения в одном томе
Шрифт:
– И свечи видите?
– Очень смутно. Каждая будто светящееся облачко.
– А меня?
– Нет, моя фея. Но я бесконечно рад, что могу слышать тебя, прикасаться к тебе.
– Когда вы ужинаете?
– Я не ужинаю.
– А сегодня будете! Я голодна, как, наверное, и вы. Только вы об этом забываете.
Позвав Мэри, я вскоре навела в комнате некоторый уют. И кроме того, приготовила для него недурной ужин. Мной владело радостное волнение, и я свободно и весело разговаривала с ним, пока мы ели и еще долго после того, как Мэри убрала со стола. С ним не нужно было все время сдерживаться, подавлять веселость и живость. С ним я чувствовала себя
После ужина он засыпал меня вопросами, где я жила все это время, что делала, как отыскала его. Но я отвечала коротко – час для подробного рассказа был слишком поздний. К тому же я не хотела касаться струн его сердца, вновь пробуждать бурю чувств. Пока моей единственной целью было ободрить его, и, как я уже упоминала, мне это удавалось – хотя лишь время от времени. Стоило наступить паузе, как он тревожно притрагивался ко мне и говорил «Джейн?».
– Ты правда принадлежишь людскому племени, Джейн? Ты в этом уверена?
– Убеждена, мистер Рочестер.
– Однако каким таким образом могла ты в этот темный и ненастный вечер вдруг появиться возле моего одинокого очага? Я протягиваю руку, чтобы взять стакан воды у служанки, а его мне даешь ты. Я задаю вопрос, ожидая, что мне ответит жена Джона, а рядом со мной раздается твой голос.
– Просто вместо Мэри с подносом вошла я.
– И даже самый этот час, который я провожу с тобой, таит в себе волшебство. Кто был бы способен поведать, какую темную, унылую, безнадежную жизнь влачил я все эти месяцы? Ничего не делая, ничего не ожидая, не различая дней и ночей. Ничего не чувствуя, кроме холода, когда камин угасал, и голода, когда забывал поесть. И еще – неизбывную печаль и порой горячечное желание вновь увидеть мою Джейн. Да, ее возвращения я жаждал даже более, чем моего утраченного зрения. Так как же может Джейн вдруг оказаться здесь со мной? И говорить, что любит меня? Конечно, она исчезнет столь же внезапно, как появилась. Завтра, боюсь, ее не будет здесь.
Я решила, что успешнее всего перебьет эти тревожные мысли и успокоит его какая-нибудь самая простая и житейская фраза. Я провела пальцем по его бровям и сказала, что они опалены. И что я знаю мазь, которая поможет им снова стать такими же широкими и черными, как прежде.
– Какой смысл, благой дух, что-то делать для меня, когда в роковую минуту ты меня вновь покинешь? Исчезнешь, куда и как, мне неведомо? И останешься вовеки недостижимой для меня?
– У вас при себе нет гребня, сэр?
– Для чего, Джейн?
– Да расчесать вашу спутанную черную гриву. Когда я гляжу на вас с близкого расстояния, вы меня немножко пугаете. Вот вы говорите, что я фея, но сами вы, по-моему, больше похожи на гоблина.
– Я так безобразен, Джейн?
– Даже очень. Ну, совсем как раньше.
– Хм! Где бы ты ни жила все это время, злоехидство тебя не покинуло.
– Однако я жила с очень хорошими людьми, куда лучше вас! В сто раз лучше. С высокими идеалами и взглядами, о каких вы и понятия не имеете! Куда более утонченными и возвышенными, чем доступны вам!
– С кем, черт возьми, ты была?
– Если вы будете так вертеться, я выдеру у вас клок волос, и уж тогда-то вы уверуете
– С кем ты была, Джейн?
– Сегодня вы этого не услышите, сэр. Погодите до завтра. То, что моя история окажется рассказанной лишь наполовину, послужит ручательством, что я появлюсь к завтраку досказать ее. Кстати, постараюсь не возникнуть у вашего очага с одним стаканом воды на подносе. Мне следует принести хотя бы яйцо всмятку, не говоря уж о жареной ветчине.
– Ах ты, насмешливое отродье фей, подброшенное на воспитание людям! Ты возвращаешь мне способность чувствовать, вот уж год как забытую. Если бы ты была с Саулом вместо Давида, то для изгнания злого духа арфа не понадобилась бы.
– Ну вот, сэр, теперь у вас вид аккуратный и приличный. А сейчас я вас покину. Последние три дня я провела в пути и, мне кажется, подустала. Спокойной ночи.
– Еще только одно слово, Джейн! В том доме, где ты жила, никого, кроме женщин, не было?
Я засмеялась и продолжала смеяться, пока взбегала по лестнице наверх.
«Отличная мысль! – решила я не без злорадства. – Как вижу, у меня есть средство развеивать его меланхолию, и на ближайшее время его будет достаточно».
Рано поутру я услышала, что он встал и бродит из комнаты в комнату. Едва Мэри сошла вниз, как до меня донесся вопрос: «Мисс Эйр здесь?», а затем: «В какую комнату вы ее поместили? Стены там сухие? Она встала? Пойдите спросите, не надо ли ей чего-нибудь. И когда она спустится?»
Спустилась я, как только решила, что пора заняться завтраком. Бесшумно войдя в гостиную, я смогла увидеть его до того, как он обнаружил мое присутствие. Как больно было наблюдать, насколько телесная немощь поработила этот могучий дух! Он неподвижно сидел в кресле – но не отдыхая, а в видимом ожидании. Сильное лицо избороздили морщины долгой скорби. Оно казалось погасшей лампой, которая ждет, чтобы ее снова зажгли. Но – увы! – сам он не мог теперь озарить свои черты блеском оживления и зависел в этом от кого-то другого! Я намеревалась быть веселой и беззаботной, но беспомощность сильного человека поразила меня в самое сердце. Тем не менее я заговорила с ним таким беззаботным тоном, какой сумела придать своему голосу.
– Утро ясное, солнечное, сэр, – сказала я. – Дождь давно перестал, и тучи рассеялись. Все такое свежее и умытое! Скоро вы отправитесь на прогулку.
Я вернула свет его чертам: они просияли.
– Ты правда здесь, мой жаворонок! Подойди же ко мне! Ты не скрылась, не исчезла? Час назад я слышал, как высоко над лесом распевал твой родич. Но его песня для меня так же лишена музыки, как восходящее солнце – лучей. Для меня вся музыка земли сосредоточена в устах моей Джейн (хорошо, что они не молчаливы от природы!), весь мой солнечный свет – это ее присутствие.
Такое признание своей зависимости вызвало слезы на мои глаза: будто царственный орел, прикованный к тонкой жердочке, был вынужден просить воробушка быть его защитником и питателем.
Прочь слезливость! Я смахнула с лица соленые капли и занялась приготовлением завтрака.
Почти все утро мы провели на воздухе. Я вывела его из сырого дремучего леса на веселые луга. Я описывала ему, как ярко они зеленеют, какими освеженными выглядят цветы и живые изгороди, как бездонна голубизна небес. В прелестном уголке я нашла ему сиденье – широкий сухой пень. А когда он сел и привлек меня к себе на колени, я не воспротивилась. Зачем? Если и ему, и мне равно хотелось быть как можно ближе друг к другу? Лоцман улегся рядом с нами, кругом царили тишина и покой.