Сестры Горские
Шрифт:
А чертежей и готовальни попрежнему нигде не было.
Рая и Лена побежали бить Эдуарда Кондитера. Они решили разыскать его во что бы то ни стало и лупить его до тех пор, пока он не скажет всей правды. Однако и из этого ничего не вышло. Оказалось, что его нет дома. Он уехал с отцом в город и должен был вернуться только вечером. Мишка Гольфштрем видел его, когда тот шел от Горских, и сказал, что он возвращался с пустыми руками.
Тогда сестры все вместе бросились на розыски высокого человека с красным галстуком
Рая пришла к выводу, что похититель, очевидно, приехал из города, и бросилась на железнодорожную станцию. Однако напрасно она оглядывала дачников, дожидавшихся очередного поезда, — среди них не было ни одного высокого с красным галстуком и в белых туфлях.
Рая сообразила, что вор мог незаметно войти в вагон с другой стороны или же отправиться пешком на соседнюю станцию и сесть на поезд там. Тогда девочка тоже поехала с этим поездом в город и всю дорогу до города ходила из вагона в вагон, разглядывая пассажиров и расспрашивая, не видел ли кто человека с нужными ей приметами.
Все было напрасно — похититель как в воду канул!
Рая вышла вместе с толпой пассажиров из поезда и пошла бродить по раскаленным солнцем улицам и, сама не зная, на что надеясь, тщетно искала человека со своим портфелем.
Это было ни к чему. Однако примириться с мыслью о том, что чертежи погибли, она не могла. Возвращаться домой с пустыми руками было выше ее сил. Ведь это значило, что снова все погибло: машина, ее мечты, дружба с матерью и Александром Ивановичем, надежд которого она не оправдала. Оставалась только переэкзаменовка по геометрии…
Рая вернулась домой под вечер и, отказавшись от ожидавшего ее обеда, бессильно упала на постель. Еще несколько часов назад она была так счастлива, а теперь ее жизнь была испорчена навсегда.
Она заявила сестрам, что все равно не переживет своего горя, и просила не приставать с расспросами и советами, а дать ей умереть спокойно. Она хотела уснуть и не проснуться уже никогда. Однако сон бежал от нее.
Александра Михайловна вернулась, когда уже смеркалось. Рая не присоединилась к сестрам, выбежавшим навстречу матери. Изобретательнице было жаль себя до слез. И она терпеливо лежала, дожидаясь смерти, которая почему-то не приходила.
Пообедав, Александра Михайловна взялась за распределение подарков, привезенных дочерям из Москвы. Прежде всего каждая из девочек получила по паре новых красивых туфель, которые сестры тут же начали примерять. Потом началась раздача вещей, привезенных для каждой в отдельности.
— Вот, держи, — торжественно передала мать пакет с вязаным шерстяным костюмом Шуре.
— Ура! Синий с красным — как раз такой, как я хотела! — захлопала в ладоши счастливая Шура.
— А вот тебе, Лена,
Несмотря на ожидание близкой смерти, Рая не выдержала и откликнулась на призыв матери.
— Вот тебе готовальня. Смотри — настоящая, конструкторская! — протянула свой подарок Александра Михайловна подошедшей к столу дочери.
— Спасибо, мама, но она уже мне не понадобится, — хрипло ответила Рая.
— Почему же? — удивилась мать и, посмотрев на дочь, ужаснулась. — Что с тобой, Рая? Что случилось? Посмотри, на кого ты похожа! — Тут Александра Михайловна взяла Раю за руки и притянула к себе. — Ну, скажи мне, в чем дело? Ты больна?
Волна жалости к себе захлестнула Раю, и она залилась слезами.
Недавняя докладчица в научно-исследовательском институте горько плакала, и мать едва могла разобрать ее хриплые и отрывистые слова:
— Пропала моя машина… Архимед украл чертежи… Все погибло…
Как Александра Михайловна ни сочувствовала дочери, таких нелепостей она слушать не могла.
— Ты совсем с ума сошла из-за этой машины! Какой Архимед?
— Да, Архимед. Он приходил к нам сегодня утром, — поспешила на помощь плачущей сестре Лена.
— В белых туфлях и с красным галстуком, — поддержала сестер Шура.
— Я не понимаю, что здесь происходит! При чем здесь Архимед? Вы что, на солнце перегрелись, что ли? — возмутилась Александра Михайловна. — Что за бред? Архимед умер две тысячи лет назад!
— Он не умер! Он живой. Такой высокий, угощал меня конфетами. Мы с ним на бутылках играли! — высказала свой горячий протест Женя. — А готовальню съел Эдуард. Архимед ее не ел — он все время со мной разговаривал.
— И ты туда же! Да вы что, белены объелись, или же надо мной смеетесь, что ли? — вскипела было мать, но, посмотрев на огорченные лица дочерей, увидела, что они сами ничего не понимают, и сдержалась. Вопрос об ожившем чудесным образом великом ученом древней Греции она решила пока отложить.
— Ну, ничего, доченька, ничего! Успокойся, все обойдется, — погладила она Раю по голове.
От ласкового прикосновения матери Рая опять громко заплакала, уже не стараясь сдержаться.
— Я из-за этой машины получила переэкзаменовку… Я так надеялась…
— Да, право же, не стоит так огорчаться, Раечка! Я тебя прекрасно понимаю. Ложись спать — утро вечера мудренее.
Мать сама раздела и, совсем как маленькую, уложила спать горько плачущую изобретательницу.
10. Двенадцать часов дня двадцатого июля
Проснувшись утром, Рая не хотела даже открывать глаз. Ей уже некуда было спешить: чертежи исчезли, нести в институт к двенадцати часам было нечего…