Сестры озерных вод
Шрифт:
— Что, племянничек, не ожидал? — спросила она и оскалилась. — Гляди, какой тетка твоя стала. Хороша?
Может, Лежка бы и ответил, если бы нашел слова, но горло забилось болотной жижей. Он попытался откашляться — вышло одно лишь унизительное, жалкое кряхтение. Тетка тут же потеряла к нему всякий интерес.
— Что же мне было делать, девочка? — обратилась она к Лесе.
Та упрямо тряхнула головой.
— Ты же мертвая, чего терять? Вступилась бы за меня, силой бы забрала, что нам нужно…
— Силой? — Холодный смешок эхом разнесся
Леся не нашлась что ответить. Тихо опустилась к траве, обняла себя за колени и уперлась в них лбом. Со злостью ее покинули последние силы.
— Он никогда не отдаст… — Теперь она позволила себе говорить, не скрывая слез. — Ты же меня не поведешь, да?
— Не поведу…
Лежка видел, как по мертвому лицу тетки пробежала тень. Она медленно осела на землю, укуталась паутиной грязных волос, свисающих спутанными сосульками, и тоже затихла. Обе они даже не смотрели друг на друга, но в тонких запястьях своих, в горестно спрятанных лицах были так похожи, что Лежка отвел глаза: слишком тайным, слишком телесным был этот миг, ему не предназначенный.
— Зачем листок? — спросил вдруг кто-то.
Олег оглянулся было, но по тому, как вцепились в него два взгляда — один живой, другой мертвый, — понял, что говорил он сам.
— Зачем?.. — повторил он еще раз, робея и не ожидая ответа.
Но тетка тут же отозвалась:
— Я сына хочу вернуть, Леженька…
Имя его она пронесла, не задумываясь, значит, помнила, все эти годы холодные хранила в памяти имя ребенка, к которому и привязана-то не была. В груди Олега затеплился огонек.
— Степушку? Так… умер он. Как вернешь?
— Я смогу! — Сбилась, смазала грязь со щеки. — Смогла бы… будь у меня тепло его. Вещица какая, чтобы его помнила.
— Листочек? — наконец понял Лежка. — Резьба?
— Да… Резьба. Вон, девка ее нашла… А зверь отобрал.
Перед глазами замаячила широкая спина шагающего к дому Демьяна. Тепло сменилось жаром. Вернуть брата было делом благим. А он… Зверь проклятый. Не разрешил. Не по нему это было. Отобрал, бросил их и ушел.
— Я найду! — Лежка почувствовал, как слова срываются с губ, он сам стал этими словами. — Я пойду в дом, я найду, если вы… Дождетесь.
Ему отчего-то показалось, что стоит уйти, как миг этот — поворотный, небывалый — испарится, а на смену придут извечная печь, опара и хлеб — привычные и от того такие ненавистные.
Тетка подняла к нему лицо, широко распахнутые черные глаза смотрели с удивлением и тревогой.
— Мальчик, что же это они с тобой так? — тихо спросила она будто саму себя и громче добавила: — Некуда мне идти, Леженька, ножки по земле вашей не идут, на поляну мне, мертвой, не выйти… Одна на тебя надежда, хороший. — Улыбнулась ему просяще, жалобно. — Ты пойди в дом, отыщи листочек… Этот, какой другой, главное, чтобы тепло сыночка помнил. Почуешь его?
Лежка кивнул, хоть и не понимал, о чем говорит ему тетка. Олеся, словно прочитав его растерянные мысли, оторвала
— Представь, что Степушка еще там, в доме. Вспомни, где он сидеть любил, когда за резьбу брался. Ты почуешь… Найдешь.
В ней шумели голые ветки, стучались друг о друга налитые почки — вот-вот лопнут, даря новую жизнь. Лежка не видел ни синевы на ее щеках, ни ссадин, ни грязи, даже царапина, скрытая порванным подолом, перестала быть заметной. Пришлая девка Олеся, с которой он и успел-то перекинуться парой слов да разломить горячий хлеб, вдруг стала той, что в него поверила. И это было важнее всего.
— Я найду, — пообещал ей Лежка, скоро кивнул тетке и заспешил к дому.
В хлеву томительно замычала забытая всеми корова. Но Олегу больше не было до нее дела. Он бегом добрался до дома, вскочил на лестницу, скользнул в дом и только в коридоре заставил себя остановиться. Как отобрать у зверя то, что он сам вырвал из рук мертвой тетки? Решимость, наполнившая было Лежку, медленно испарялась, но обещание было дано, такое не забрать назад.
— Лес, помоги да выведи… — прошептал он, переступая порог комнаты.
…Свет тускло проникал туда через окна. Его лучи лились на пол, и темное кровавое пятно становилось еще темнее, еще кровавее. На лавке, придвинутой к столу, вполоборота сидел Демьян. Его лицо скрывалось в тени — не разобрать, в ярости ли тот, в задумчивости ли. Одну руку Дема бессильно опустил на колено, вторая лежала на столе и ритмично постукивала по нему чем-то, что сжимали сильные пальцы.
Лежка замер на пороге. Дема почувствовал его взгляд и медленно обернулся. Между густыми бровями Хозяина пролегла морщина. Он, вырванный из дум внезапным вторжением, на мгновение стал неотличимо похож на Батюшку. Та же тьма в потухших глазах, те же сила и беспомощность, тот же страх, тот же гнев.
— Ты куда делся? — хрипло спросил брат.
У Лежки перехватило горло, он сжал пальцы в кулак, разжал их и только потом ответил:
— Кур кормил.
Дема продолжал смотреть на него рассеянно, словно сквозь. Его веки опустились, он посидел так, после медленно открыл глаза, встряхнул головой, прогоняя слабость.
— Хорошо.
Рука снова задвигалась, застучала чем-то маленьким по столу. Дема молчал, собираясь с мыслями. Лежка же и вовсе растерял слова, переминаясь у порога и не зная, как поступить.
— Тетка закончила уже. — Низкий голос Демьяна скатился в рык, он кашлянул и продолжил: — Надо идти. В лес. Нести… Стешку. — Тяжело сглотнул ее имя. — В рубаху переоденься чистую… И дрянь всю эту… обереги там, штуки все эти ваши… Брать нельзя. Тут оставь.
Лежка испуганно кивнул. Когда они несли отца — чистые, свежие, оголенные перед волей леса, — было страшно, но страх тот притупляло неверие в произошедшее. Казалось, Батюшка просто заснул, последние месяцы он постоянно спал. Но Стешка умерла на самом деле. Ее кровь еще темнела под Лежкиными ногтями.