Сестры озерных вод
Шрифт:
Сосенка дрожала. При полном безветрии она тряслась, будто ураган терзал ее, — вот-вот склонит к самой земле. Демьян благодарно погладил ствол, пропустил силу Хозяина через кончики пальцев, успокаивая, обещая защиту. Он лгал. Перед болотом, надвигающимся на лес, он был наг и беспомощен. А вид сестрицы, бредущей на зов спящего, так и вовсе оглушил его. Милая Фекла — нежная, сильная, верная. Сколько боли выпало на твою долю? Сколько безумия и несчастья? Сколько не-сво-бо-ды? Столько, чтобы хватило. Столько, чтобы ты — нежная наша, сильная, верная, — обагрила кровью старый серп, умыкнула его да сбежала без тропы на зов, который слышишь одна только ты — нежная наша, сильная, верная, пока живая, но почти уже мертвая.
Демьян многое отдал бы, чтобы повернуть обратно. Только нечего было отдавать. Да и некому. Кровь он
Дема наклонился, чтобы поднять одну, и застыл — темная капля блестела во мху. От нее несло едким страхом. Демьян смазал каплю, растер пальцами и бросился вперед. Теперь путь ему указывала не красная нить. Красные капли крови вели его через опушку туда, где темнели ягоды жимолости. Веточки расступились, пропуская Хозяина. А за ними начиналась маленькая поляна, вся поросшая разнотравьем. Среди щавеля и ревеня желтыми огоньками мелькал цветущий одуванчик. Над зеленью высились столбики люпина. Дема вдохнул медовый запах травяного полудня — с ним мешался металлический дух пролитой крови — и вошел в зеленое море, дотрагиваясь до цветущих голов ладонями. Внутри него леденела пружина тревоги. Крови становилось все больше. Капли растекались, орошая травинки, стекая по ним к земле. Дема чувствовал их — каждую пролитую как свою. Это и была его кровь, просто натекла она из другого тела.
Тело это Демьян нашел на палом лапнике. Кровавый след стал густым и пахучим, еще чуть — и на него придут другие охотники. Лежавшую среди сухой хвои Аксинью они не пугали. Бледное лицо сковало мертвенное равнодушие. Ввалившиеся глаза смотрели тускло. Но живот, рассеченный ударом серпа, еще поднимался и опадал, судорожно и упрямо, как вся жизнь, прожитая старой ведьмой.
Демьян упал на колени, не дойдя до матери двух шагов.
Это был сон. Долгий, вязкий, невыносимо скучный. Фекла спала и никак не могла проснуться. Ей снилось, что она заперта в девичьей спальне, — все кругом знакомо, все любимо когда-то, но будто подернуто серой дымкой. Рука постоянно порывалась смахнуть пыль, осевшую на мир вокруг, но безвольно опадала на покрывало, стоило только пошевелить ею. Сил не было, мыслей тоже. Одно только желание — проснуться. Проснуться как можно скорее.
Но куда там.
Слишком странный сон. В нем можно было открыть глаза на рассвете, вскочить с кровати, отбить голыми пятками дробь, вторя старику-дятлу с красной лысеющей макушкой. И не проснуться. Можно было встать у окна, всмотреться в туманную даль, уловить, как шепчет там кто-то чуть слышно, нежно и ласково. И не проснуться. Можно было выучить песню леса и тянуть ее, чтобы поющему не было так одиноко. И не проснуться.
Фекла не ощущала тела — так, мешок, полный опилок, что таскался за нею, пока сама она скользила по комнате, пытаясь пробудиться. Пудовые ноги волочились по полу, отросшие волосы лезли в глаза, Фекла закусывала их, жевала непослушными губами, а слюна стекала по подбородку. И тут же из ниоткуда, из кисельной, туманной пустоты появлялась ненавистная девка — ключница ее, тюремщица. Хватала, тащила, угукала с ней, как с малолетней, утирала лицо, целовала щеки, гладила по голове. О, с каким наслаждением Фекла вцепилась бы в нее, задушила бы, истерзала, да только откуда взять силы, если спишь и сон твой глубок?
Потому изо дня в день Фекла металась в клетке спальни, как раненая зверица, кидалась на стены, дышала на стекло, оставляла непослушными пальцами следы и ждала спасения. Но тот, кто мог бы ее спасти, исчез. Фекла силилась разглядеть его в темноте углов, вскакивала среди ночи, бежала, опрокидывая на себя склянки, чашки и горшки. И каждый раз ее перехватывали сильные руки, скручивали, больно впивались, вели обратно. А углы хищно темнели, равнодушные к страданиям увязшей во сне.
Фекла уже отчаялась, когда он вернулся. Тот, кто мог бы ее спасти. Она сидела в постели, прислонившись спиной к подушкам, и медленно погружалась в них, будто в болото. При мыслях о поросшей мхом топи в животе становилось колко и зябли кончики пальцев, а почему — кто разберет? Фекла наматывала волосы на запястье,
Фекла думала так и наматывала волосы, когда услышала его — голос спасителя. Кто он — не помнила, знала только, что принадлежит другому миру, где явь сильна, а тело молодо, горячо и живо. С силой рванула она прочь из болота своей постели, побежала, чуя, как наливаются резвостью ноги, дернула дверь, и руки послушались. Темнота коридора уставилась на Феклу сотней глаз, но она легко отмахнулась от чудищ, живущих там. Не время! Вот он — спаситель! Вот оно — спасение. Свет, льющийся из комнаты, откуда раздавался низкий голос, похожий на рык, ослепил на мгновение, но Фекла прикрыла глаза рукой и пошла прямо на него, замирая радостно, — еще чуть, и проснется. Она выбежала из тьмы, запыхавшись от счастья, огляделась: стол, за ним люди. Лица злые, припорошенные извечной пылью сна. Фекла даже рассматривать их не стала. Сразу поняла, кто пришел, чтобы ее спасти.
Он изменился. Короткие волосы, мелкая поросль на щеках, одежда незнакомая, запах острый — пота и дороги. Но глаза! Глаза его Фекла узнала. Волчьи, звериные глаза. Вспомнила вдруг, как гладила его по вихрастой голове, а он поскуливал, дурачась. Сердце сжалось от боли. Вспомнила еще, как уходила с ним в лес, как учил он ее выслеживать зайца и хохотал — коротко, будто лая, когда она отпускала пойманного зверька, вдоволь натискавши пушистое тельце. Сердце облилось жгучими слезами. Вспомнила вдруг, как шептал он ей в сумраке сеней, как отговаривал от чего-то, а она не слушала, горела щеками, мотала головой. Сердце застыло не в силах выдюжить боль.
— Демочка! Дема! — Имя вспыхнуло в памяти, само выскользнуло наружу, запершило в горле пылью нескончаемого сна. — Дема!
Спаситель посмотрел на нее, в глазах его была та же боль. Сердце благодарно затеплилось. Фекла распахнула объятия, шагнула навстречу брату. Но между ними, как всегда, из ниоткуда, выросла ненавистная девка, обхватила Феклу, оттеснила из света во тьму. Силы тут же покинули тело: стали неподъемными руки, стали непослушными ноги, омертвела память, все подернулось пылью, засыпалось ею, как могильной землей.
Но встреча ее разбудила. Фекла чувствовала это при каждом вдохе — чуть щемило в груди эхо далекой боли, и она выдыхала, позволяя себе пропитаться ею.
«Дема, — беззвучно шепталось губами. — Демочка».
Так, выдох за вдохом, вдох за выдохом, Фекла вспоминала, что спаситель не был существом высшим, нет, напротив, глупым мальчишкой, обросшим волком, братом ее возлюбленным. Она закрывала глаза и вспоминала, как спали они в тепле общей постели, как задыхались от придушенного хохота до самой зари, как дышали лесом, как собирали на опушках сладчайшую малину, как слушали птиц, выдумывая им смешные имена. А потом все закончилось. Оборвалось за одно мгновение, как и заканчивается любое детство. Это только кажется, что растет человек потихоньку, день за днем. А на деле все меняется резко и навсегда. С первой горячей волной, что проходит от макушки до пяток и долго потом пульсирует под пупком. И постели стали разными, и думы.
Фекла никак не могла вспомнить, что же произошло, кто виноват, как исправить это. Но точно знала: случившееся разделило их. И она погрязла в бесконечном сне. А спаситель ее исчез, бросил изнывать под слоем пыли. Бросил, как ненужную. Бросил, как чужую. Предал. Исчез.
Боль, острая, как удар ножа между ребер, ослепила Феклу. Перед глазами померкло все, кроме печали. А когда хмарь развеялась, вместе с ней исчезла и пыль. Девичья спальня тонула в ночном полумраке, но он переливался всеми оттенками черноты. Фекла подняла руку, та легко оторвалась от покрывала. Затекшее от лежания тело с удовольствием потянулось, напряглись мышцы, заструилась кровь в жилах. Фекла вскочила с кровати, и та легко выпустила ее из топкого плена. Фекла сделала шаг, недоверчиво притопнула ногой, но и пол не спешил разверзнуться под беглянкой.