Сестры печали
Шрифт:
Парень смотрит на меня в упор, осуждающе качает головой и тяжело, с укором вздыхает:
– Уважаемый неутомимый Солдатик, здесь нет никакого «вчера». Какой от него прок?
– Без вчера нет сегодня, – маркиз расплывается в совершенно ошалелой улыбке. Ему хорошо – вне зависимости от наличия и отсутствия «вчера» или «сегодня».
– Не хотел вас расстраивать, господа, но время остановилось – и тут же умерло… от остановки времени.
Он тоже пьян? Да нет, такого не проймешь парой-тройкой пива, взор его ясен, а движения точны.
– И завтра уже не наступит? – с обидой в дрожащем голосе уточняет Зулук. Я бы на его месте только радовался отмене
Химик усиленно трет бархатной тряпкой и без того блистающую чистотой барную стойку. Ему больше не интересен наш разговор?
– Я не имею привычки говорить о том, чего нет, в частности, о будущем.
– Какой на дворе год, парень? – четвертая кружка пива добавляет мне решимости.
Тряпка перестает скользить по идеально ровной поверхности стойки. Бармен неприятно скалится, демонстрируя желтоватые зубы-клыки.
– На дворе? Двора тоже не существует, как и года.
– Ты наркоман, да? – меняю тон на дружелюбно-сочувствующий, не стоит злить агрессивных неадекватов. – Отсюда и соответствующая кликуха, ты сидишь на «химии»?
– Пожалуй, да, наркоман – тряпка окончательно исчезает из поля зрения, парень в нервной задумчивости барабанит пальцами по дереву. – Только я не сижу, я лежу в коме – это в лучшем случае, либо вообще давно откинулся… Когда закончились вода и продукты, мы с подружкой забрались в придорожную башенку и обожрались «колесами». От безнадеги. Тогда еще был год, кажется, две тысячи тринадцатый… Год был, а надежды на спасение уже не было: дикая радиация и неизбежный голод не очень-то ей способствуют… Мы шли в Пермь, зачем – не знаю, не помню, какая теперь разница. Но даже не смогли выйти из Чернушки…
Маркиз усиленно трет виски и мучительно пытается сконцентрировать взгляд хоть на чем-нибудь. Напрасно, его личный «шар голубой» уже вовсю крутится-вертится во всевозможных направлениях.
– А что стало с твоей подружкой? – дикий разговор пьяного с обдолбанным, но раз уж он назвал меня любопытным…
– Оглянись, друг, только быстро, очень быстро!
Предупреждение или ловушка? Пока сознание разбирается с сомнениями, инстинкты разворачивают мое тело на сто восемьдесят градусов. Окружающее пространство теряет четкость, не поспевая за мной, краски тускнеют, геометрия вот-вот распадается на воображаемые пиксели… Через мгновение мир становится прежним, насыщенным и живым, но на сетчатке запечатлевается пустота, притаившаяся за спиной. Резко поворачиваюсь к бармену, он на месте, как и Зулук, но вся картинка вокруг выстраивается слишком медленно: стены, пол, барная стойка, кружки на ней, бутылки на зеркальных стойках…
– Ты и меня угостил химией, сынок? – я больше не дружелюбен, вкладываю в голос угрозу и каждый миг готов подкрепить ее действием.
– Солдатик, ты спросил меня про подругу, – бармен разводит руками. – Ты в ее снах. Или кошмарах. Или в ее коме… в галлюцинациях или видениях… А может, в ее умирающем сознании? Какой вариант тебе нравится больше – выбирайся любой, не промахнешься!
– Я в твоем бреду, не иначе…
– Вполне рабочая гипотеза, не хуже прочих. Пиво еще будешь?
– Конины бахни, друж-жище, а то меня вер-р-р-толетит, – маркиз держится за стопку, чтобы не свалиться с высоченного табурета. Не самая надежная опора…
– Наливай, – благосклонно соглашаюсь я. Бредни бреднями, а пиво не терпит пустой посуды. – Я не шибко разбираюсь в химии, но так меня торкало исключительно с абсента. Лет двадцать пять тому назад.
– Ты не пьянеешь, – когда кружка осушена до дна, я проявляю
– Фантомы совсем не берут меня, – Химик горестно трясет патлатой головой. – Я хочу нажраться и обо всем забыть, жаль, что не умею напиваться воображаемым алкоголем…
– А у меня с коллегой неплохо получается, – я бью Сумасшедшего Люка по спине – эта дорвавшаяся до коньяка пьянчуга уже спит, упав на стойку, – но он даже не реагирует. – Кстати, а кто так ловко воображает настолько восхитительное чешское пиво? Я бы пожал талантливому фантазеру его талантливую конечность!
Если не можешь убедить безумца в его безумии, просто подыграй ему. И сам развлечешься, и придурку сделаешь приятно.
– Можешь пожать руку самому себе, – молодой в открытую хамит или это часть его бреда? – И поблагодарить свои воспоминания, в точности сохранившие вкус любимого напитка.
– Химик, я запутался.
– Это ничего, – бармен вопросительно смотрит на опустевшую неизвестно в какой раз кружку. – Еще?
– Конечно!
– Вы любите музыку? – пенный напиток приятно плещется в тяжелой керамической кружке – это ли не лучшая музыка для измученного долгой дорогой путешественника? Но на всякий случай уточняю:
– То, что грохочет на танцполе, я за музыку не считаю. На уши шибко давит.
– Нет-нет, – хозяин странного заведения спешит меня успокоить. – Я про настоящую… Вы упоминали про время, желаете послушать музыку из вашеговремени?
– Например? – от волнения становлюсь немногословным. Гребаный апокалипсис лишил меня многого, одна из сильнейших потерь – любимые мелодии и песни.
– Би-2, Наутилус, Сплин, Depeche Mode, Prodigy… – он монотонно перечисляет близкие моему сердцу названия. Вот ведь стервец, ни одного промаха! – Linkin Park, Rammstein…
– А я желаю Кар-мен! – пьяный в дым Зулук с трудом открывает голову от стойки, шатаясь встает. – Хочу Кар-мен!
Его тело выписывает нереальные па, никак не желающие складываться в танец, но маркиз счастлив, он орет во все горло:
Эй, танцуй веселей рок индийских королей!Это Бомбей-буги, буги-вуги Бомбей! [10]Волшебник Химик незримым движением делает счастье Зулука чуть более полным: изо всех колонок льется до боли знакомый и ни фига не забытый за кучу лет Лемохо-Титомировский вокал:
10
Песня группы Car-man «Бомбей буги».
Твою же мать! Разве есть у меня хоть один шанс усидеть на месте?! Ни малейшего! Мы скачем с маркизом как сумасшедшие (в его случае, без всякого «как»), целиком отдаваясь ностальгии и бесхитростному ритму из детских девяностых. Старинные мелодии идут без остановки, выматывая нас – я мокрый до нитки, пот струится по лицу и по спине – но мы не сдаемся, слишком долго молчал вселенский радиоэфир, слишком тягостной была его тишина. Вокруг нас собирается толпа, каждый стремится урвать свой кусочек призрачного счастья…