Сестры Шанель

Литтл Джудит

– Это он? – спросила она, не отрывая взгляда от бумаги, которую держала в руках.

– Это он.

– И с этой минуты я ему ничего не должна?

– Ни единого сантима.

Я ожидала, что ее лицо просветлеет. Я ожидала увидеть улыбку, услышать радостный возглас, призыв к торжеству. Возможно, даже благодарность. Или: Нинетт, я бы не справилась без тебя. Однако она оставалась тихой и задумчивой.

– Ты знаешь, что это значит? – спросила она.

– Что ты свободна?

Мгновение она казалась растерянной, как будто все еще не до конца осознавала происходящее. Затем подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза с печалью, которой я не ожидала.

– Это

значит, что он мне больше не нужен.

ШЕСТЬДЕСЯТ ТРИ

Бой дал ей крылья. Но она не была готова использовать их.

Когда Бой находился в Париже, она спешила вернуться из Биаррица, оставляя свои вечерние платья и другие модели незаконченными, опасаясь, что будет скучать по нему. Она даже купила «Роллс-Ройс» и наняла шофера:

– Так быстрее добираться из одного места в другое. Мне не придется ждать поезд.

Тем временем повседневные костюмы Габриэль из джерси стали улетать, клиенты покупали их сразу в нескольких цветах, особенно после того как актриса Женевьева Викс была замечена в Hotel de Paris в синем пальто из джерси. Мы праздновали в мае и еще раз в июле, когда Les Elegances Parisiennes напечатали иллюстрации с ее курортными костюмами из джерси, используя рисунки Селестины. Габриэль стала богатой и независимой. Американский журнал Women’s Wear Daiyl писал, что «Шанель стала модой, а джерси – повальным увлечением», и все же ее счастье зависело от Кейпела. Она чего-то боялась, но скрывала. Я поняла это по тому, как она нервно двигалась, выкуривая сигарету за сигаретой. Была вспыльчива со швеями и несправедлива с манекенщицами, которые жаловались на свою зарплату.

– Они красивые девушки, – восклицала она, раздраженно махнув рукой, – и вполне могут найти человека, который позаботится о них!

Я беспокоилась за Габриэль. Она все принимала близко к сердцу, выглядела бледной и усталой.

Однажды в выходные, приехав из Парижа, Габриэль взяла Андрэ и его маленькую собачку Бруно на пляж, а Эдриенн осталась со мной и поведала обо всем.

– Когда Бой возвращается откуда бы то ни было, мир замирает, – сказала Эдриенн. – Они целыми днями не выходят из квартиры. Потом он снова уходит, и после этого она либо кричит на кого-то, либо едва говорит.

– Да, – согласилась я. – Здесь она такая же. Набросилась на одну из наших лучших швей и довела ту до слез. Мне пришлось улаживать конфликт. Мы не можем позволить себе потерять хорошую швею, тем более что Габриэль не соглашается платить больше.

– Просто Кейпел сейчас в отъезде дольше, чем обычно, – добавила Эдриен. – Почти все время в Англии. Клемансо предложил ему какой-то дипломатический пост, что-то связанное с созданием Альянсов. Ходят слухи, что он проводит много времени в аристократических кругах.

– В Англии почти все аристократы, не так ли?

– Но не Бой, – произнесла она без улыбки.

Внутри меня зазвенел сигнал тревоги.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что он хочет им стать, – ответила Эдриен с беспокойством в голосе. – Стать аристократом, понимаешь? Боюсь, Бой думает заключить стратегический брак.

Я недоверчиво прижала руку к груди.

– Это тебе Габриэль сказала?

– Нет, по крайней мере не вслух.

– Но он никогда этого не сделает, – запротестовала я. Только не Бой. Такой открытый, социалист, гуманист, который верил в равенство для всех, который не придавал значения классовым различиям, который относился к Андрэ, как к родному, который

поддержал Габриэль, потому что считал, что у женщин тоже должен быть шанс, потому что увидел в ней талант, который нужно взлелеять. Все это время я думала, что в конце концов он женится на Габриэль. Я была уверена, что он не такой, как все.

Нет. Я никак не могла в это поверить. У Боя были интрижки. Габриэль знала о них. Иногда, по ее словам, они даже обсуждали их. При мне она пожимала плечами и вела себя так, словно это ее совершенно не беспокоит:

– Он всегда возвращается ко мне.

Так и было.

– А как ты, Нинетт? Что слышно от нашего дорогого Лучо? – поинтересовалась Эдриенн.

Комок застрял у меня в горле.

– Габриэль надеется, что ты найдешь кого-нибудь здесь. Она говорит, что в Биаррице полно богатых испанцев и изгнанных русских аристократов. Она говорит, что ты сможешь выбрать, если захочешь.

Я покачала головой. На другом конце Франции прекрасные мужчины, такие, как Лучо, отдавали свои жизни, а здешние, одетые во фраки и цилиндры, бездельничали и вместе с женщинами ждали окончания войны. Я по-прежнему хотела только Лучо.

Я не могла усидеть на одном месте, иначе все, о чем я не желала думать, неуклонно обрушивалось на меня. Как ни странно, я даже начала понимать отца, бабушку и дедушку и почти симпатизировала им. Двигаться было приятно. Создавалась иллюзия прогресса. Голова вечно забита текущими вопросами, и мыслям некогда блуждать.

Имя Шанель распространилось на юг Франции, и география моих поездок расширилась. Дамы из высшего общества предпочитали для частных примерок на своих виллах приглашать меня вместо Габриэль, поскольку она без тени смущения говорила некоторым из них, что они слишком толстые для ее одежды и им нужно похудеть, в то время как я старалась, как обычно, хвалить, подчеркивая их лучшие качества.

МАДМУАЗЕЛЬ АНТУАНЕТТА ШАНЕЛЬ В МОНТЕ-КАРЛО.

МАДМУАЗЕЛЬ АНТУАНЕТТА ШАНЕЛЬ В РОЯЛЬ-КАНАДЕЛЬ-СЮР-МЕР.

МАДМУАЗЕЛЬ АНТУАНЕТТА ШАНЕЛЬ В САН-САЛЬВАДОР.

Я путешествовала первым классом. Останавливалась в самых лучших отелях. Мужчины смотрели на меня в вестибюлях и ресторанах, но я не обращала на них внимания. Одна только мысль о том, что я могу быть с другим мужчиной, заставляла меня чувствовать, что я распадаюсь на тысячи микроскопических кусочков.

Я отмечала время коллекциями, разрезами и отделкой, вышивками и поясами, постепенным опусканием талии и поднятием подолов. Я подсчитывала сражения и смерти. Битва при Вердене^[75]. Битва на Сомме^[76]. Пока продолжалась эта бесконечная дикость, мне исполнилось двадцать девять. Я всегда думала, что к двадцати девяти годам все уроки будут усвоены, будущее обеспечено, борьба закончена, демоны побеждены. Вместо этого все стало еще более неопределенным.

Прошло больше года – и ни слова. Но если бы Лучо был убит, его имя появилось бы в списках, и даже пропусти я его, кто-нибудь увидел бы обязательно. Морис. Кейпел. Артуро. Его семья. Так я себя уговаривала, стараясь выкинуть из головы страшную картину: ничейная земля, усыпанная телами, лежащими там, где они упали.

На западе Франции была ничейная земля, и в моей голове была ничейная земля – место, куда я не могла ступить.

ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ