Сетевая игра
Шрифт:
Демьяна ТимофЪеевича
РАЗУМОСКОГО
Род 2 января 1742 г.
Сконч 23 мая 1863 г.'
Вот это, блин, древние мощи. О таком в Кудажлейке расспрашивать точно никакого толка нет. Значит, можно будет отсюда сразу домой ехать. Общественный транспорт он, кажется, уже не потянет.
Последние бабки на таксо уйдут, бля.
Порыв ветра получился какой-то особенно пронизывающий, и стало Пашке муторно. Месяц в небе словно бы ухмылялся над его наивностью: влез, не пойми во что, и радуется, думает, всё
А может, прилогу, блин, покойнички разработали. И через землю оживают. Или ещё что. Лежит там, млять, Разумовский под камнем в своём истлевшем гробу и интерфейс для обновления программирует. Ручки скелетированные потирает.
Пашка выругался. Вот вообще не время было дичь всякую думать.
Подобрав какую-то ветку, он выскреб из-под основания памятника земли с запасом и сунул в заготовленный на автовокзале Ульяновска пластиковый пакет. Потом сфоткал всё-таки надгробие, ни на что особо не рассчитывая. Это расследование как пить дать упрётся в тупик. Да и так ли оно надо. Сейчас есть проблемы поактуальнее. Новые, сука, пользователи.
Пашка сглотнул.
Начало ему казаться, что сзади кто-то наблюдает.
Залез быстро в приложение такси и заказал машину, только что-то, блин, было непохоже, что она быстро приедет. Вообще не искалась. И на фига было того мужика пугать? Ну сказал бы, что к бабуле своей заехал, днём не успел, а потом уезжает… Нет, надо было выёбываться…
Далёкие кудажлейские собаки опять подбавили антуража. Стараясь не смотреть по сторонам, Пашка вошёл в «Квестовые задания».
«49. Помести землю в подушку Евгении Андреевны Мирошниченко. Награда — 40 000 баллов».
— Это ещё кто?! — хлопнул глазами Пашка.
Офигеть, заданьеце! А почему не Иванову Ивану Ивановичу?!
И вот тут нечто испугало Пашку настолько, что очнулся он только на полпути бегом к Кудажлейке потому, что уже просто не мог больше нестись, не разбирая дороги. При следующем взгляде на экран телефона Соколов-младший отчётливо увидел:
'49. Помести землю в подушку Евгении Андреевны Мирошниченко. Награда — 40 000 баллов.
Это девушка, которая продаёт пауков, Паш'.
Сидя на согнутых в коленях ногах посреди неасфальтированной дороги, ведущей к старому кладбищу, в далёкой от дома Ульяновской области, не находящий сил уже ни бежать, ни дышать, объятый сакральным страхом, Пашка всё-таки открыл жуткую игру. И той пронзительно-интимной, панибратской приписки в ней больше не было.
Показалось?
Конечно, не показалось!
Сердце до режущей боли колотилось о рёбра. В бок словно бы снова всадили отвёртку. Глаза жгли слёзы.
А почему, собственно?
Игруха колдовская. Игруха вообще из Пашки натурального убийцу сделала.
Почему так испугало обращение по имени? Это сиюсекундное уточнение после заданного на пустынном кладбище вопроса?
Кто-то следит за ним постоянно.
За каждым его шагом, за каждой мыслью.
Или что-то…
Следит и использует Пашку в своих целях. Его и других.
Сколько кладбищ уже обошли Марципан, Пуп и прочие неведомые пользователи?
У этого же точно, точно не благие помогательные цели осчастливливания неудачников, блин! Вот тут, тут и сейчас Пашка понял это наверняка.
Звонок матери вывел его из какого-то полутранса. И хотя она не ругалась, но спрашивала о том, когда Пашка вернётся и где он, очень настойчиво. Снова подчеркнула, что ей можно сказать правду.
Пашка в этот момент оглянулся на очертание кладбища вдали, а потом задрал голову к полумесяцу в ночном небе.
Угу. «Да я в соседней области, около сельского погоста на дороге сижу, скоро домой поеду».
Скажи ей, как же.
— Нам нужно будет серьёзно поговорить, Паша, — прибавила другая мама, не услышав никаких ответов. — Меня вызывают в школу из-за твоей выходки. Я бы хотела сначала услышать объяснения от тебя, чтобы понимать, как себя вести. Не по телефону, конечно.
— Я… только часа через четыре буду, — пробормотал Пашка. А про себя добавил: «И то, если такси поймается».
Другая мама вздохнула.
Сомнения одолевали младшего Соколова не зря: отдышавшись до конца и повторив попытку, он просидел на дороге ещё с полчаса, так и не получив результатов. А потом встал и уныло поплёлся к деревне.
Какая-то залётная машина зацепилась только в половине третьего ночи. К этому моменту уже изнемогающий Пашка доплёлся до Кудажлейки, от всей души мечтая купить воды, только в такое время деревня спала мёртвым сном.
Уже в такси, после первой заправки, где удалось раздобыть на почти последние деньги попить и нагрести хот-догов, уставший сверх меры Пашка понял, что его что-то ещё и в самой могиле Разумовского смущает.
Жуя четвёртую сосиску подряд, он разбил выданную свинку, свернул приложение и открыл фотку. Всмотрелся в витиеватые, плохо различимые, старинные буквы. А потом замер.
Деду был сто двадцать один год?!
Пашка приблизил кадр. Нет, тут наверняка «1742» и «1863», не кажется.
Может, опечатка? Эта… овыбивалка по камню, блин. Не может же такого быть…
И стало опять Пашке муторно.
Дома он был только в семь часов утра. И хотя спал некоторое время в таксишке, а состояние получилось какое-то зомбиобразное. В таком начинать акцию по тыренью телефонов точно нельзя.
Другая мама собиралась на работу.
Внимательно осмотрев сына и в особенности мрачный взгляд бросив на его руки с забитой под ногти грязью, она сказала, что в школу сегодня идти Пашке не стоит, и попросила обязательно её дождаться.