Сетевая игра
Шрифт:
Сил думать не было, и Пашка завалился спать.
И вот тут нагрянул Лавриков, хотя теперь был он совершенно уже ни к чему.
— Ты б хернёй не страдал, ПалАндреич. Ты за собой следи, а к другим лучше не суйся. Ты б не считал себя самым умным, а то так прилетит, что мало не покажется. Телефоны чужие ломать вздумал? А ну как тебе кто что-то поломает, и вовсе даже не телефон? Ты вроде пацан не тупой, хотя, конечно, и не особо острый, но уж до того, что разработчиков не обыграешь, мог бы додуматься. Апокалипсиса в мире никакого не настанет, будь покоен. Человечество в эту игру многие столетия играется. И это, Паш, личный выбор каждого. Систему ты не сломаешь, силёнок не хватит. И ты уже вляпался.
Когда Пашка проснулся, другая мама была уже дома. Наступил вечер. На телефоне нашлось много пропущенных сообщений и звонков от Толика с Пионовой. Но разобраться с ними Пашка не успел, потому что другая мама огорошила его окончательно.
— Хочу поговорить с тобой, как со взрослым, серьёзным человеком, — объявила она, предварительно принеся к его кровати стул и сев на него, сложив руки на коленях. — Человеком, который попал в беду, хотя отказывается это понимать.
Пашка так и отпрянул. Она что?! Она как?!
— Пока тебе хорошо, кажется, что можно в любой момент остановиться, но чем дольше ты будешь себя обманывать, тем хуже будет потом.
Пашка неверной рукой нащупал телефон и украдкой навёл на другую маму камеру. Как пользователь она всё ещё не определялась.
— Это не игрушки. Это, наверное, весело и здорово, очень по-взрослому, и вообще окрыляет. Возможно, ты даже чувствуешь себя богом.
Ща как прилетит от игрухи обвинение в разглашении, и как деинсталлируется она, притом, что у всех Пашкиных недругов останется, как… Но он же ничего, ничего матери не говорил! Не намекал даже!!!
— Паша, это самообман, — продолжала другая мама внушительно. — И нужно с этим заканчивать. Через силу, стиснув зубы, но прямо сейчас. Будет плохо. Будет больно. Я постараюсь помочь. Как смогу. Но ты должен захотеть и сам. Иначе ничего не выйдет. Ты должен понять, куда это всё приведёт, если ты не остановишься. Мне сейчас тоже очень страшно, Паша. Намного страшнее, чем тебе. Ты-то уверен, что всё в порядке.
— Я не… — начал Пашка, но прикусил язык. Неразглашение. Потерять игру сейчас, когда она распространилась, нельзя.
Откуда и что именно другая мама поняла?! Что она может знать?!
Как к этому отнесётся игруха?! Он же ничего, ничего не говори…
— Паш, наркотики — это очень, очень-очень плохо и опасно.
Он моргнул раз пять подряд, уставившись на другую маму во все глаза. Какие ещё…
— Какие ещё…
— Пожалуйста, не нужно мне лгать. Я очень тебя прошу. Я изо всех сил стараюсь держать себя в руках, хотя мне хочется кричать, выть и биться головой о стену. Не ругать тебя, — быстро прибавила другая мама. — От паники и беспомощности. Я знаю, что ты у меня умный мальчик. Я знаю, что мы с отцом были… не самыми лучшими родителями. И уже поздно исправляться, но я всё-таки постараюсь. То, что ты считаешь выходом, — это страшный тупик. Это никогда не принесёт облегчения. Это морок. Краткосрочный и ложный. Ты загубишь свой молодой организм, и свою жизнь следом. Наркотики — это очень большое и коварное зло. — Она помолчала. Пашка тоже онемел от неожиданности. У него в башке закрутились шестерёнки… Шляется где-то ночами, мало спит, изменился характер, грязь
— Мам… я не употребляю… наркотики… — выдохнул ошалевший Пашка.
— Ты не должен мне лгать. Я не стану запирать тебя дома, обещаю. — Она сглотнула и продолжила с трудом: — Я понимаю, что ничего не поможет, пока ты сам не поймёшь и не захочешь остановиться.
Здесь другая мама заломила руки и ненадолго замолчала, силясь с собой справиться.
— Просто поговори с Юрой, ладно? Сделай это для меня.
И она ушла на кухню, кажется, впервые после перепрошивки сгорбив плечи.
Пашка не желал говорить ни с каким Юрой. И не желал, чтобы его считали наркоманом, блин! Ну что за фигня ещё на его больную голову?!
Люська хотела встретиться.
Мать, очевидно, хотела, чтобы Пашка дома сидел.
А ехать надо было к шизанутой паучьей Женьке, чтобы выбраться из минусов сраных. А завтра идти в школу и составлять список пользователей, вооружившись баллами. А потом придумывать план и нейтрализовать их. Как-нибудь.
А Лавриков пусть, блин, заткнётся со своими угрозами, скот этот Лавриков, вот что.
Не помешало бы к Зинке сходить и землю из подушки вынуть. И к Лосеву. С сорока тысячами на счету сможет позволить себе минуснуть немного за проваленную постоянную миссию.
Пашка глянул на часы — полседьмого вечера.
А как он, скажите, пожалуйста, будет паучьей продавщице подушку вспарывать, если у него баллов нет ей энергию отрубить? Это же целое дело. С фига ли ей так надолго его одного в комнате оставлять, даже если прийти типа за новыми покупками? Это же целый план нужен какой-то неипический.
И лучше его воплотить сегодня. Завтра последний школьный день, в пятницу только линейка эта мэрская. Лови потом всех, не пойми где, чтобы проверить, пользователи ли они. А надо ещё выяснить, где каждый живёт.
И что делать?
Может, с безумного Макса пример брать? Натянуть на башку мамкины колготки и отмутузить пользователей силой, а телефоны отнять и в Суре утопить? Поможет оно так?
Лавриков вот считает, что не поможет.
Пашка встал, переложил земельную подушку на кровать брата, оделся и пошёл на кухню. Слопал пару бутеров и прямо-таки поклялся другой маме, что не будет покупать или употреблять никаких наркотиков. Пришлось ещё и с Юрием этим неведомым встретиться пообещать, блин.
Отпускала мать его нехотя. И ещё казалось, что у неё красные и подпухшие глаза.
Пашка зарулил в «Пятёрку» и, побродив рассеянно, купил в итоге маникюрные ножнички и большую волшебную палочку из пластмассы с розовой звездой на конце. У палочки был полый стержень, полный мелких конфетных драже.
На улице Пашка драже выкинул, потому что они оказались отстойными, а в стержень засыпал землю из пакета. Спрятал в задний карман джинсов, под куртку, вместе с ножницами.
Денег у него осталось три тысячи двести рублей.