Севастополь

Выставной Владислав Валерьевич

– Тутошний я, посадский. И поселочек мой тута, по соседству. Так вот, думал, дорогу через Куст срезать. Кто ж знал, что в Кусте эта нечисть расселилась. Думал ужо, все, отмучился, сейчас в меня личинок откладывать станут. Ну так на то она и жизнь человеческая, чтобы есть пищу и стать пищей. Жаль только припасов было, с таким трудом добыл – думал, внучку порадую.

– Эти, что ли, припасы? – Зигфрид бросил под ноги старикашке небольшой латаный-перелатаный мешок с веревочными лямками.

– Он! Точно он! – радостно заголосил старикашка, падая

на колени перед мешком. – Спаситель! Благодетель! – Схватил мешок, обнял и, вскинув голову, с прищуром поглядел на Зигфрида, скосился на остальных. – А вы кто ж такие будете? Вижу, что не местные, но откуда…

– Много хочешь знать, старик, – отрезала Кэт. – Или обратно в рой захотел?

– Тихо, тихо, не груби, – примирительно сказал Слава. – Мы, дедушка, на Морзавод идем. Сам я с Балаклавы, этим путем никогда не ходил. Покажешь дорогу?

– Отчего не показать, покажу, – старикашка шустро поднялся, взвалил на себя объемистый мешок, поманил за собой. – Идем! Мне как раз по пути. Но до самого завода не пойду, мне там ловить нечего. Сам-то я в Камышах живу, у Карантинной бухты…

– Далеко ты, дед, забрался! – присвистнул Слава.

– Делать нечего, хочешь жить – умей вертеться, – по-стариковски крякнул новый знакомый. – Последнее время бухта плохо кормит, вот и приходится по сторонам побираться.

– Ты же говорил – море опасно? – сказал Книжник Славе. – Как же оно кормит тогда?

– Открытое море – да, гарантированная смерть, – сказал Слава. – А в бухтах худо-бедно и рыбья муть ловится, и гады морские.

– Рыбья муть – это мутанты?

– А разве чистая живность где осталась? Муть – она и есть муть. Чтобы не сдохнуть или самому хворь не подхватить, приходится колдовать с уловом – вываривать, вымачивать, на солнце сушить.

– А когда не ловится – то и сушить нечего, – добавил старик. Поманил за собой. – Вы идти-то собираетесь? А то солнышко за полдень перевалило, топать надо.

Старик только на вид казался таким дряхлым. А может, и не старик был вовсе – просто покорежило его жизнью. Во всяком случае, двигался он ловко и быстро, путники едва поспевали за ним. Вел он тропками путаными, малозаметными, закрученными в сложный лабиринт меж древних развалин, поросших неряшливой растительностью. Книжник мысленно поблагодарил судьбу, что она послала им такого проводника – местность оказалась непростая и изобиловала ловушками.

– Вон, видите, – как бы вскользь сказал старикашка. – Вроде бы дом стоит.

– Ну, видим, – отозвалась Кэт. – Целый, вроде бы. Может, в нем что полезное осталось. Зайдем, посмотрим?

– Ну да, ну да. Для того он и стоит, чтобы любопытные вроде вас в него свой нос совали. Потому как не дом это вовсе, видимость одна. Там, в земле, тварь живет, мы ее Желудком кличем. А домик этот – ее собственная пасть. Вы внутрь заходите – она глотает. И поминай как звали.

– Да ну, – упавшим голосом произнесла девушка. Обернулась, пристально всмотрелась в строение. – Не может быть. Дом как дом…

– А ты пойди,

проверь.

– Ничего мы проверять не будем, – отрезал Зигфрид. – Времени нет.

– Вот и правильно, – кивнул старикашка. – Потому как нечего почем зря Желудок подкармливать, он и без вас немало народу угробил. Еще через Черную речку перебираться – не всем это удается, скажу я вам.

– А что с ней не так? – спросил Книжник.

– А сам посмотри! – старикашка кивнул вперед.

То, что он называл Черной речкой, к воде имело мало отношения. Это было похоже на поток из вязкой субстанции, вроде горячего битума. Когда они подошли ближе, оказалось, что поток действительно горячий – от него подымались густые испарения. Вокруг густо рос какой-то странный багровый кустарник.

– Вброд переходить не советую, – подмигнув, сказал проводник. Поднял с земли камешек и бросил. Камень шлепнулся на берегу, и можно было подумать, что старикашка просто его не добросил. Но вдруг со стороны потока метнулся черный отросток – и словно слизнул брошенный камень.

– Оно живое? – брезгливо спросила Кэт.

– Да вроде того, – старикашка пожал плечами. – Никто не знает. Но только задень его – вмиг утянет, и поминай как звали.

– Как перебираться будем? – спросил Зигфрид.

– А перепрыгивать – там, где поуже.

Поток был не очень широким, но даже «там, где поуже», он казался непреодолимым препятствием – тем более для людей с грузом. Все недоуменно поглядывали на старика – как он справится с задачей. Для того переправа оказалась плевым делом. Из сухой красноватой травы он поднял длинный шест, вроде бамбукового, тряхнул его, сбив пыль, и ободряюще кивнул попутчикам:

– Смотрите и учитесь!

Взобрался на небольшой обрывчик, упер шест в берег под ним, и, напоминая гигантский метроном, перевалился на шесте на противоположный берег.

– Лови! – размахнувшись, он метнул шест обратно. Длинная палка подкатилась к ногам Славы.

– Ну, кто следующий? – поинтересовался он. – Никто? Тогда я пошел.

Так и перебрались один за другим. Последним довелось прыгать Книжнику. И, как обычно, не обошлось без приключений. Он долго топтался, примеривался, глядя с обрывчика в черную булькающую поверхность. Перед глазами был этот черный отросток, слизнувший камень. Куда-то пропала уверенность, ослабели руки.

– Черт, – бормотал семинарист, потирая онемевшие ладони. – Вот черт! Надо собраться…

– Да что ты там, уснул, что ли? – крикнула Кэт. – Давай же – это просто! Отталкиваешься – и летишь!

Он решился. Взял в руки шест, коротко разбежался, и… Вместо берега воткнул шест прямиком в черную жижу. Это он понял уже на середине пути к противоположному берегу, когда шест вдруг прекратил движение маятника, застыл вертикально, торчком – и стал медленно погружаться. Черная поверхность забулькала активнее, вверх по шесту поползли жадные черные отростки.

– О, черт!!! – застонал Книжник, карабкаясь по шесту вверх. – Помогите!