Севастополь
Шрифт:
Беседа о том, о сем неизбежно свелась к одному, что беспокоило каждого.
— Туго с боеприпасами, товарищ военинженер, — пожаловался пожилой старшина. — Патронов и гранат в обрез.
Все в один голос поддержали старшину и выжидательно уставились на меня. Я рассказал о том, что предприятия по изготовлению мин, патронов, гранат, размещенные в городских подземельях, продолжают действовать. Производительность штолен далеко не удовлетворяла возраставшие потребности обороны, но сам факт неиссякаемой, пусть недостаточной, помощи приободрил людей. Лица просветлели.
— Ну, раз мы заговорили о мобилизации внутренних ресурсов, то вот вам
— Так-то так, — сдержанно согласился старшина. — А вот как обращаться с фрицевыми штучками?
Тут меня словно потянули за язык.
— Были бы штучки. Освоить — дело нехитрое.
Мы распрощались и направились к машине.
— Товарищ военинженер! — окликнули сзади. Вдогонку нам спешил пожилой старшина.
— Один деликатный вопрос, товарищ военинженер. Вы член партии или непартийный большевик?
Признаться, этот вопрос озадачил меня.
— Да, член партии, — сказал я, не догадываясь о намерениях старшины.
— Тогда прошу вас, как парторг данного подразделения, — продолжал он. — Дело опасное, но показать людям пример надо. Ведь не на жизнь, а на смерть бьемся…
— Короче, старшина, — поторопил я. — Не терплю длинных предисловий. Какое дело?
— Не подсобите ли секрет найти?
Старшина протянул мне предмет, очень смахивающий на гранату: черный цилиндр с непомерно длинной, как у лопаты, рукояткой и фарфоровым набалдашником.
— Где вы откопали такую уродину? — поинтересовался я, имея представление о ней не больше, чем старшина.
— Вторая рота вылазку делала. Перед вашим приездом. Целый склад приволокли. Штук семьсот. Только покажьте, как ее кидать, — упрашивал он, уверенный, что инженер всеведущ и обязан знать гранаты всех систем в мире.
Гляжу на каверзную штучку с длинной ручкой и соображаю, как с честью выпутаться из этой истории. Признаться, что не умею обращаться, — значит, высмеять себя. Назовут болтунами и меня и коллегу. Вопрос личного самолюбия полбеды. Хуже другое… Действительно, людям обидно: поминутно ожидать начала штурма, сознавать, что нехватка боеприпасов может решить исход боя за Мекензиевы горы в пользу противника — и в то же время иметь уйму трофейных гранат, бесполезных из-за неумения обращаться с ними!.. Старшина обратился ко мне не как младший к старшему, но как коммунист к коммунисту. И ответить ему я был обязан как коммунист.
Самочувствие было не из приятных, едва я понял, что мне предстоит. Воля руководит нами, когда мы идем навстречу опасности, но желание жить не покидает нас даже в последний миг. Предполагал ли старшина, что проносилось в моих мыслях, пока я беспомощно вертел в руках фашистскую штучку? Думаю, что да. Поэтому он и напомнил мне о долге члена партии.
Нас окружили пехотинцы. Я скомандовал:
— Разойтись! Укрыться в траншеях! Не к чему рисковать всем, если эта штучка с сюрпризом.
Да простится мне эта маленькая хитрость. Предположение о сюрпризе — то есть о приспособлении, которым немцы снабжали свои мины, а иногда и новые гранаты, чтобы лишить возможности разоружить их и расшифровать их систему, было вполне правдоподобным. Если граната взорвется раньше, чем овладею ее секретом, кто возьмет на себя смелость упрекнуть военного инженера в неумении обращаться с ней? Объяснят просто: сюрприз…
Ощущая на себе множество
Труднее всего найти, с чего начать… Снаружи она была гладкой. Никаких переводных рычажков… Спокойствие и внимательность. Не торопиться, но и не медлить… Длинная рукоятка, судя по ее легкости, была полой и, вероятно, скрывала в себе механизм зарядки. А с какой стати приделан фарфоровый набалдашник?.. Пригнан втугую. Не вынимается. Попробуем покрутить. Ага, поддается, значит, на резьбе… Стоп! Не здесь ли таится сюрприз? Отвинтишь и "прощай, девки, прощай, бабы"… Чуточку осторожности и размышлений… "Оригинальный способ самоубийства", как изволил выразиться мой коллега, уходя к машине… Чудак-человек! Он-таки ничего и не понял в этой истории. Ни тогда, ни позже, когда не без его содействия меня взялись было прорабатывать за «безрассудство». Понадобилось вмешательство члена Военного Совета, чтобы мой коллега по отделу и еще кое-кто оставили меня в покое…
Прошу прощения, немного отвлекся…
Так вот, я принялся отвинчивать фарфоровый набалдашник, не в силах преодолеть отвратительное ощущение. Отвинчиваю, а у самого тоже гайка отвинчивается…
Понятно! Система детской хлопушки в гранате современного образца: с внутренней, нижней стороны к набалдашнику прикреплен тонкий шкертик; видимо, идет к взрывателю… Попробуем полегоньку выбрать слабину. Так. Теперь стоп! Все понятно. И между прочим, удобно для метальщика…
— Внимание! — предупредил я. — Запоминайте. Первое: отвинчиваете фарфоровый шарик. Второе: подбираете слабину, пока шнур не натянется, и продолжаете держать шарик в левой руке. Третье и четвертое вместе: дергаете шнур за шарик и…
На моем счету были призы флотских соревнований, но этот бросок, безусловно, перекрыл предыдущие рекорды. Граната вонзилась в землю далеко впереди. В глазах замелькала дрожащая рукоятка. Дым взрыва поглотил ее.
Для усвоения этого, в сущности незамысловатого, устройства я пригласил желающих попрактиковаться.
Думаете, на том закончилось?.. Не успел шофер включить мотор, как сквозь фырканье его послышалось:
— Товарищ военинженер, погодите!
К машине подбежал пехотинец и положил мне на колени круглую, «порепанную», как называют на юге, то есть в шипах продольных и поперечных нарезов, штучку, вроде нашей «лимонки».
— Вчера конфисковали, — тяжело дыша, сообщил он. — Пятьсот огурчиков. Может, покажете?
Вот тут я опешил. Умеет же судьба допекать, кого захочет!.. Вылез из машины.
— Что же вы через час по чайной ложке? Тащите сразу, если еще есть.
— Так еще нема. А то бы с удовольствием.
— Ну, нема, так нема…
И я вторично зашагал на площадку перед окопами.
К счастью, вторая штучка оказалась столь же примитивной. Обошлось.
В общей сложности защитники Мекензиевых гор приобрели тысячу двести гранат и не преминули использовать их.
С чего я начал?.. Да, насчет храбрости. Возбуждение помешало мне понаблюдать за собой со стороны, однако хорошо помню, что настоящий-то страх я испытал в минуту отъезда с Мекензиевых гор. Не запоздалый страх перед пережитым. Нет. Больше всего я боялся, что сквозь фырканье мотора снова услышу голос, зовущий меня, что перед машиной опять вынырнет пожилой старшина или кто-нибудь из пехотинцев, протянет незнакомую мне очередную штучку и в третий раз попросит объяснить секрет… Было вполне достаточно двух сюрпризов, преподнесенных судьбой в тот день.