Севастопольская альтернатива
Шрифт:
На самом деле — уже для троих. В следующий раз мы увидели этот пляж вместе с нашим подростком-сыном. Нам казалось, что прошла целая жизнь. Теперь-то мы знаем, что совсем не целая, меньше четверти. Производственное объединение "Сибнефтегазпереработка" отправляло нижневартовских старшеклассников в Запорожскую область. В спортивно-трудовой лагерь собирать совхозные фрукты и накачивать организм на долгую зиму солнцем и витаминами. Только северянин, наверное, может оценить как следует эти два южных сокровища — солнце и фрукты. Организация этого дела была, конечно, как всегда, но особенных жалоб не было даже от нашего критикана-сыночка. Единственно, это он корил местных хохлов за нерыночность: "Я ему говорю — Что ж Вы, дядя, стакан по пятьдесят копиек продаете? Вот и не берут. Вы подставьте к дереву лесенку, наберите побольше черешни, пока ее дрозды не склевали. Продавайте
Лагерь был совсем рядом с областным центром, Запорожьем, Александровском некогда, где мой дед после окончания гимназии служил казенным раввином и читал Бебеля и Плеханова. Георгия Валентиновича он однажды даже увидал вживую, когда, бросив раввинство, подался учиться на доктора в Базельском университете. В Александровск дед, конечно, уже не вернулся. Для лиц с высшим образованием черты оседлости не было и он поселился в казачьем Армавире, где вошел в круг избранных преферансистов вместе со станичным атаманом, отставным генералом Гулькевичем и директором гимназии. Но я тогда об этом запорожском следе нашей семьи как-то и не вспомнил. Мы пообедали в якобы-казачьем ресторане на Хортице (помнишь сонного официанта, которого парень из-за соседнего столика наименовал "лыцарем"?), сели на "Комету" и отправились вниз к Очакову по зеленой от водорослей воде Каховского водохранилища.
Слева остался екатерининский Херсон, который нам с Сашкой запомнился еще по длинному лету семьдесят девятого года. Тогда мы с ним решили, что дальше терпеть его неумение плавать невозможно. Все-таки, уже десять лет. Я взял свой северный отпуск за два года — двенадцать недель. Мы выбрали с ним по карте Скадовск с его мелким заливом, не особенно модными пляжами, рыбой и абрикосами. Добрались туда как раз через Херсон с переправой через Днепр паромом. В первый день сын сделал шаг вперед от берега — и начал тонуть на глубине метр тридцать. Каждый день удлиняли мы с ним дистанцию заплыва от нуля до ста метров и дальше. Когда через месяц пловец проплыл вдоль Джарылгачской косы больше километра, время от времени отдыхая на спинке, мы решили, что для начала хватит. И в этот же день мы увидели в море с внешней стороны косы призрак парусника-барка в полном вооружении. Это, конечно, был "Товарищ", легендарный трофей войны, ныне учебное судно Херсонской мореходки. Мы с Сашей приняли эту живую сказку как указание судьбы, что не надо терять время, и засобирались в Ялту.
В дороге бедного парня укачало, а я еще от большого ума накормил его абрикосами — так что в Перекопе мы чуть не отстали от автобуса. Его продолжало мутить до самого Симферополя, но уж там мы пересели в троллейбус, окна были открыты, степная жара очень скоро сменилась перевальным ветерком — так что наш сынок пришел в себя и смог оценить скалы, горный лес и дальний вид на море из Нижней Кутузовки, где будущему фельдмаршалу в майорском звании выбило глаз мушкетной пулей при отбитии турецкого десанта. Потом Алушта, Гурзуф, арка Никитского ботанического сада и мы спускаемся через экзотическую флору к нижним воротам, чтобы еще через пару километров нас встретили Андрей и Валентина, в прошлом году поменявшие двухкомнатную на улице Дунаевского на четверть дома с садом в Магараче. Незадолго прошел дождик. Листья всевозможных пальм и агав, кусты лавровишни и можжевельника у ограды, травка, а главное, высоко тянущийся к небу склон Яйлы, все это блестело на солнце и было как дивная декорация к сказке, а не то — к фантастической истории a la Александр Грин.
Что ж тут удивительного, если слабогрудый подпольщик из унылой Вятки раз и навсегда влюбился в Крым и в Черное море и всю свою жизнь пытался еще дополнительно подкрасить их чудо простодушными фенечками вроде слов "Зурбаган", "Гель-Гью", "Фрези Грант" и действительно бьющей по воображению идеи алых парусов? Конечно, сделать паруса из магазинного алого шелка можно — ходить под ними нельзя, они разорвутся и улетят даже при слабом ветре. Но вдохновляет. Недаром, все-таки, он стал любимым писателем романтической и сентиментальной Оттепели нашей юности. Летом 64-го, когда я впервые попал в Ялту, то по первости многое видел глазами Грина, особенно в Севастополе и Восточном Крыму. А на следующее лето мы как-то прошли с приятелем пешком от Коктебеля до Старого Крыма, подкрепляясь в пути сухариком по девяносто копеек литр и персиками. Посмотрели могилку писателя, древний армянский собор и вернулись на попутке.
В Севастополе я побывал еще в первый мой приезд к морю в восемнадцать лет. Это
Ялта, набережная с горячим бульоном в будочке и безумно экзотическими для нас коктейлями ("Огненный шар"!) в подвальчике "Магнолия", с концертами тогдашних звезд, вроде Миансаровой, в открытом зале Сада имени Чехова, с чебуреками и пивом в кафешках над пляжами, с рукотворной Поляной Сказок и природной сказкой водопада Учан-Су. Ялта, конечно, заслужила быть той феерией "сладкой жизни", которую нарисовал Аксенов в "Острове", как Золушка заслужила быть иностранной принцессой на балу. Но не судьба, так и проходила больше века в затрапезе! Что ж, наши девчонки тоже были на высшем уровне, если снять с них кузнечной работы изделия Миншвейпрома, просто посторонним это было неизвестно. Но заплеванные ялтинские пляжи не смогла украсить даже появившаяся там в семидесятых шашлычная шхуна "Эспаньола", где можно было сняться на память на фоне карронады или бугшприта перед принятием на грудь, что и отметил в своей песенке Макаревич. Мы с ребятами всегда уезжали или уходили из города на пляжи Ливадии, "рядом с Политбюро", или в Никиту. А то и дальше.
За мысом Ай-Даниль, под которым мы когда-то, еще до заповедника и уж задолго до Чернобыля, наколупывали мидий, чтобы печь их на углях, положив на какой-нибудь проржавленный железный лист, дальше Гурзуф и Артек. Надо же было так случиться, чтобы нам сказочно повезло — в тот единственный раз, когда мы с приятелями перелезли через ограду лагеря и за двадцать копеек на мороженое выманили у пионера пароль, чтобы отговариваться от Юных Друзей Пограничников — именно тогда мы увидели живого Юрия Гагарина, идущего по аллее Морского лагеря к умывальнику в бриджах, сапогах и майке, как и положено пилоту на отдыхе. А потом мы забрались на Аю-Даг, загорали на скале, курили "Шипку" и смотрели на море, прозрачное с высоты, как просветленная оптика народного предприятия "Карл Цейсс".
Еще дальше на восток Алушта, где тачал свои многотомники знаменитый советский письменник Сергеев-Ценский. Бог ему судья, но если Пушкин называл Емелю Пугачева своим оброчным мужиком, то классик ХХ века обращался с героями Севастопольской обороны, как Френкель со своими зэками. При зрелище адмирала Нахимова или матроса Кошки, разоблачающих, по приказу автора, николаевское крепостническое самодержавие и коварные планы англо-французских империалистов целлулоидным языком газеты "Литература и Жизнь", становится их жалко до слез. Ну, да аллах с ним, но зато в Алуште у обочины можно в конце января набрать подснежников в баночку из под майонеза и, если не будет задержки рейса, через шесть часов отдать их тебе в Москве. Больше про Алушту вспомнить почти и нечего, но если сесть на автостанции в рейсовый автобус, то через три часа выйдешь в Судаке.
В Судаке мы с тобой встретились пятого или шестого августа шестьдесят шестого. Точнее теперь уже не определишь. Ты вместе с тремя однокурсницами из МИСИ снимала комнатку недалеко от судакского рынка, а мы с моими дружками собрались в Феодосии: я и Мишка приехали электричкой из Владиславовки, где сошли с уфимского поезда на Симферополь, и пили пиво на вокзале, дожидаясь московского скорого, на котором ехали Женя и Витя. План-то у нас был отправиться в Коктебель, который я очень рекламировал, упирая на веселую жизнь дикарской палаточной вольницы "Отеля "Фортуна" и "Карадагской республики". Но в беседе за пивом отъезжавшие назад студенты из МАИ доложили нам, что из-за очень сухого лета с водой в карадагских родниках худо, а под судакской генуэзской крепостью теперь можно селиться без проблем, если не залезать в запрещенную погранцами зону тридцати метров от берега. Так что роскошная Женькина нейлоновая (в 66-м году!), рыжая палатка установилась как раз ровно на тридцать первом метре каменистого подъема к крепостной горе, чуть правее от места, где кончается городской пляж.