Севастопольская страда. Том 3
Шрифт:
Темнота прекратила бой. Ложементы перешли в руки англичан, но Большой редан, близкое обладание которым сладко грезилось Раглану, остался по-прежнему недоступным и мощным: в эту ночь все подбитые орудия на нем были заменены новыми, так же как и на Малаховом кургане.
VII
Все-таки ночь эта здесь, около «Трех отроков», была ночью большой путаницы и неясностей, но зато быстро была она приведена в ясность там, в штабе Горчакова: как известно, и высокие здания и крупные события кажутся всегда видней
Здесь, на Малаховом, где съехались в наступившей темноте Тотлебен, Нахимов и Хрулев, царила час или два уверенность, что редуты Селенгинский и Волынский отбиты у французов обратно. Об этом, даже по форме приложив руку к папахе, доложил Нахимову, как помощнику начальника гарнизона, Хрулев, когда только что вернулся с Забалканской батареи.
Так как вместе с темнотою упала на все обширное поле жестокого боя и тишина, и не только обычной орудийной, даже и ружейной перестрелки не было слышно, то первым усомнился в том, что доложил Хрулев Нахимову, хлопотавший около рабочих на Корниловском бастионе Тотлебен.
— Прошу очень меня извинить, Стефан Александрович, — обратился он к Хрулеву, — но если мы выбили французов из обоих редутов, то почему же там может быть тихо, а? Ведь они должны, стало быть, опять атаковать редут, — почему же не атакуют?
— Потому что наклали им, чешут бока, — вот почему! — энергично отвечал Хрулев. — А наша обязанность теперь отбить еще и Камчатку…
Отдали, а-а! — почти простонал он возмущенно и скорбно, сделав при этом выпад в темноту кулаками. — Ну что же, когда совсем не на кого было оставить Камчатку, когда я уезжал на Селенгинский! Не на кого, — буквально, буквально так, Эдуард Иваныч, как я вам говорю это!.. Ни одного не только штаб-офицера, даже и прапорщика в целом и живом виде!! Ищу, кричу и не вижу!.. Кинулись ординарцы искать кого-нибудь, — повезло было им: нераненый подполковник Венцель передо мною! Я к нему обрадованный:
«Примите немедленно команду над гарнизоном укрепления!» Он: «Слушаю…» А тут вдруг рвется проклятая граната около, — и Венцель мой уже лежит на земле, изо рта кровь… Не знаю, что с ним потом, — время не ждало, надо было ехать, — пришлось своих ординарцев — мичмана Зарубина, прапорщика Сикорского, оставить за командиров… Но какие же это командиры, посудите?
Когда им приходилось быть командирами?.. Вот и… Ну, что поделаешь!
Хорошо, что хоть редуты стали опять наши, а Камчатку отобьем, — дай только подойдет еще народу из города!
— Теперь, поди-ка, они уж там укрепляются, — сказал неопределенно Нахимов. — Так что пока мы соберемся…
— Много сделать все равно не успеют, Павел Степаныч! Лишь бы только до утра не оставлять в их руках, — горячо отозвался на это Хрулев, а Тотлебен покачал головой;
— Большие потери будут… И даже едва ли получим мы разрешение на это от князя.
— Зачем же нам просить разрешение, когда бой еще не кончился? — так и вскинулся Хрулев.
— Кончился, мне так кажется, Стефан Александрович, иначе почему же так тихо? Вы кого оставили на редутах?
— Подполковника Урусова я оставил
— Он доложил, вот видите! А вы лично, значит так, не были на редутах?
— Не мог попасть. Видел только, что там уже были французы.
— Это и мы видели отсюдова, — сказал Нахимов.
— Да, но, позвольте доложить, когда я прискакал ко второму бастиону, показались эриванцы, два батальона, — вел подполковник Краевский. Его я направил через мост поддержать на Забалканской батарее князя Урусова. Тут у него жаркое дело было с французами, — это я видел, — однако эриванцы французов погнали и к Забалканской вышли, это я видел своими глазами… А потом туда же пошел и Кременчугский полк, четыре батальона…
— А-а, да, с такой поддержкой, пожалуй, могли быть взяты редуты, — согласился было Тотлебен, но Хрулев отозвался досадливо:
— Я получил ясное донесение об этом! Как же так не взяты?
— Во всяком случае, э-э, по Камчатке надо открыть огонь, чтобы там не работали, — сказал на это Нахимов; Тотлебен же добавил:
— Вопрос с редутами для меня все-таки, прошу прощения, Стефан Александрович, не совсем ясен. Между тем это есть очень важный вопрос.
Может статься, что придется открыть огонь и по редутам тоже.
— Вот видите, вы, значит, мне не верите, что ли? — возмущенно вскрикнул Хрулев.
Тотлебен взял его примирительно под локоть:
— Стефан Александрович, вам я верю! Вам я не смею не верить, — боже меня сохрани! Но донесение, донесение, какое вы получили касательно редутов, — это нуждается в проверке.
— Хорошо, можно послать туда офицера, — сказал Хрулев.
— Э, так уж и быть, я лучше сделаю, если сам поеду, — возразил Тотлебен. — Ведь если обнаружится, что редуты уже не наши, — допустим это на минуту только, — то зачем же тогда идти отбивать люнет? Разве можно будет в нем удержаться, когда будут фланкировать нас с редутов.
— Редуты взяты нами! — ударил себя в грудь Хрулев.
— Тем для нас лучше… Мне надобно их проведать, — наладить там работу, — мягко, но упрямо сказал Тотлебен и, взяв с собой ординарца — казака-урядника, направился к редутам, но не полем недавнего сражения, а вдоль линии укреплений.
Добравшись до первого бастиона, который не слишком пострадал от канонады, но требовал, как и соседний второй, больших работ, чтобы его усилить, если только пали редуты, Тотлебен повернул к мосту через Килен-балку. Навстречу ему непрерывно двигались солдаты с носилками, — несли раненых.
Носилок, однако, не хватало, — тащили раненых и на ружьях, покрытых шинелями, переругиваясь на ходу хриплыми голосами, так как поминутно спотыкались в темноте на тела убитых. Около моста было особенно много этих тел, — они лежали грудами по обе стороны моста, оттащенные сюда с дороги.
— Эй, братцы! Вы какого полка? — остановил Тотлебен лошадь перед идущими с носилками, на которых слабо стонал раненый.
— Эриванского, ваше всок… — устало ответил один из передней пары.
— Откуда идете?