Север и Юг. Крэнфорд
Шрифт:
– Ради Бога! Не причиняйте никому вреда. Вы не знаете, что вы делаете, — она пыталась говорить отчетливо.
Острый булыжник пролетел рядом с ней, оцарапав лоб и щеку. У Маргарет потемнело в глазах. Словно мертвая, она упала на руки мистера Торнтона.
– Ну что, теперь вы довольны?! — крикнул он. — Вы пришли причинить вред невинным людям. Вас сотни — а вы напали на одного человека! А когда женщина пришла к вам и просила ради вашего спасения быть благоразумными, вы трусливо напали на нее. Вы добились своего!
Они молчали, пока он говорил.
– Камень предназначался тебе, но ты спрятался за женщину!
Мистер Торнтон задрожал от ярости. Кровь привела Маргарет в чувство, хотя ее сознание так и не прояснилось. Он осторожно посадил ее на ступеньки, ее голова прислонилась к стене.
– Отдохнете здесь? — спросил он. Не дожидаясь ее ответа, он медленно спустился прямо в середину толпы. — Теперь убейте меня, если вы пришли сюда за этим. Здесь нет женщины, чтобы заслонить меня. Вы можете забить меня до смерти, но вы никогда не заставите меня отменить мое решение, только не вы! — он стоял среди них, скрестив руки, непоколебимо.
Но толпа уже начала отступать к воротам, так же бестолково, как только что выражала гнев. Может быть, мысль о приближении солдат заставила их отступить, или вид девичьего лица — бледного, спокойного и неподвижного, будто мраморного, по которому катились слезы из-под длинных, сомкнутых ресниц. А из раны стекала темная кровь тяжелыми и медленными каплями. Даже самые отчаянные, как Баучер, отступили назад — спотыкались, хмурились и, наконец, ушли, бормоча проклятия хозяину, который стоял, не изменив позы, и смотрел на их отступление. В тот момент, когда отступление превратилось в бегство, он бросился по ступенькам к Маргарет.
Она попыталась подняться без его помощи.
– Ничего, — сказала она, слабо улыбнувшись. — Кожа поцарапана, и меня оглушило на мгновение. О, я так рада, что они ушли! — и она заплакала, не сдерживаясь.
Он не мог почувствовать облегчения, как она. Его гнев не прошел: он еще больше разозлился, когда понял, что непосредственная угроза миновала. Солдаты опоздали на пять минут и не дали толпе почувствовать силу власти и закона. Он надеялся, что, увидев войска, они не смогут убежать. Пока он размышлял об этом, Маргарет, держась за дверную стойку, пыталась подняться, но пелена застила ей глаза, он подоспел как раз вовремя, чтобы подхватить ее на руки.
– Мама! Мама! — закричал он. — Спускайтесь, они уже ушли, и мисс Хейл ранена! — он внес ее в гостиную, осторожно положил на диван и вгляделся в ее бледное безжизненное лицо. Осознание того, как больно будет ее потерять, так сильно поразило его, что он заговорил, давая выход своей боли:
– О, моя Маргарет… моя Маргарет! Никто не знает, что ты для меня значишь! Бледная, словно мертвая, ты лежишь здесь… ты… единственная женщина, которую я любил! О, Маргарет…
Мистер Торнтон застонал, но тут же вскочил, стыдясь самого себя, когда вошла его мать. Она ничего не увидела, кроме того, что ее сын был немного бледнее, немного мрачнее, чем обычно.
– Мисс Хейл ранена, мама. Камень оцарапал ей висок. Боюсь, она потеряла много крови.
– Она тяжело ранена, я бы подумала, что она мертва, — ответила миссис Торнтон, всерьез встревожась.
– Это только обморок. Она уже со мной разговаривала, — пока он говорил, казалось, что вся кровь из его тела прилила к сердцу, и он дрожал.
– Иди и позови Джейн, она принесет то, что мне необходимо. А сам иди к своим ирландцам, они кричат и плачут, будто напуганы до смерти.
Он ушел. Он ушел, чувствуя, что каждый шаг, который уводит его от нее, дается ему с трудом, будто его ноги налились свинцом. Он позвал Джейн. Он позвал свою сестру. Маргарет должна получить всю женскую заботу и внимание. Но с каждым ударом сердца он вспоминал, как она пришла и встала между ним и опасностью. Сделала ли она это ради его спасения? Тогда он отстранил ее и говорил с ней грубо. Но он ничего не видел, кроме опасности, которой она подвергала себя. Он пошел к ирландцам, трепеща при мысли о ней. Он не знал, что им сказать, чтобы утешить и успокоить их. Ирландцы заявили, что они не останутся, и потребовали отправить их назад.
И ему пришлось думать, говорить, убеждать.
Миссис Торнтон протерла виски Маргарет одеколоном. Когда спирт попал в рану, которой ни миссис Торнтон, ни Джейн не заметили, Маргарет открыла глаза. Но было очевидно, что она не понимает, ни где находится, ни кто они. Ее глаза потемнели, губы задрожали и сжались, и она снова потеряла сознание.
– Она получила сильный удар, — сказала миссис Торнтон. — Кто из вас пойдет за доктором?
– Не я, мэм, прошу вас, — сказала Джейн, отходя назад. — Этот сброд может быть везде. Я не думаю, что рана такая глубокая, как кажется.
– Я не буду рисковать. Она ранена в моем доме. Если ты трусиха, Джейн, то я — нет. Я пойду.
– Прошу вас, мэм, позвольте мне послать кого-нибудь из полиции. Их здесь так много, и солдат тоже.
– И все равно ты боишься идти? Я не собираюсь отнимать у них время нашими поручениями. Они будут заняты поимкой бунтовщиков. Ты же не побоишься остаться в этом доме, — спросила она презрительно, — и протирать одеколоном лоб мисс Хейл, не так ли? Меня не будет минут десять.
– Разве Ханна не может пойти, мэм?
– Почему Ханна? Почему любой, кроме тебя? Нет, Джейн, если ты не идешь, пойду я.
Сначала миссис Торнтон направилась в комнату, в которой она оставила Фанни, лежащую на кровати. Та вскочила, когда вошла ее мать.
– О, мама, как ты напугала меня! Я подумала, что это мужчина забрался в дом.
– Чепуха! Все уже ушли. Здесь всюду солдаты, но они опоздали. Мисс Хейл лежит в гостиной на диване, она тяжело ранена. Я еду за врачом.