Север Северище

Фомичев Владимир Т.

– В обеспечении явного преимущества кадрам антинациональным в нашем творческом союзе главная роль принадлежит именно Николаю Салтыкову, хотя ему всемерно создают образ патриота родной земли. Он в поте лица устраивает тайные привилегии чужим, не имея правды сердца как христианин, а действуя безбожно и подчеркивая свой атеизм. Когда кто-то из близких осмеливается его за это осудить, что, кстати, иногда делала умершая жена Настасья Кирилловна, он гаерски отвечает: «Я свободный писатель». Нынешняя законная подруга дедушки – на пятьдесят лет его моложе. Ни одна нормальная женщина, я думаю, не согласилась бы на такой брак. Скорее всего, он заключен не только не на небесах, а – просто в масонской ложе. Не случайно имеется даже термин «масонский брак», то есть союз не по чувству, а по выгоде.

Вы, наверно, не догадываетесь и о том, что рабочий секретарь СП Союза писателей СССР Алексей Имшин, прибывший на сей раз в вашу область вместе с шефом, состоит вместе с ним в одной тайной структуре, но имеет в ней высший градус. Это господствующее положение меньшего над большим обнаружилось одним знаменитейшим писателем, не буду называть его имени, совершенно случайно. Войдя безо всяких докладов в кабинет Салтыкова, имярек оторопел, увидя, как Алексей Ираклиевич хлестал по щекам Николая Сергеевича за каку-то провинность.

– А какая должность в Доме Ростовых у Михаила Борисовича Яшвилинского? – спросил Владимир Васильчук.

– Она может называться как угодно – помощник, референт председателя ( первого секретаря ) и т. п., но правильнее всего определяет ее суть слово «доставала». Ираклиевич поставляет Салтыкову все, начиная с деликатесов и кончая девочками.

– У нас ходит много всяких баек о буквально адском огне – деяниях семейного клана Салтыковых, это находится за гранью человеческого понимания.

– Такие слухи – не чьи-то дурные мысли. Для нас, национальных писателей, которых, как вы говорите, сегодня в Доме политпросвещения отрицал дедуля, является делом чести разоблачение клеветы в отношении творческих личностей, но вместе с тем и убедительное подтверждение кажущегося невероятным поведения некоторых из них. Вы знаете, что Николай Бухарин мнил себя великим нашим собратом, писал, как он считал, главные романы о современности, делал доклад на учредительном съезде СП СССР в тридцать четвертом году. А между тем это был обыкновенный изверг. Почему пришедший из пекла в наши дни Николай Сергеевич Салтыков, соратник того Николая Ивановича, не может сохранять бухаринский дух? Тот уничтожал самого Сергея Есенина и его поэзию мирового уровня, а этот молчал и молчит. Страна нуждалась в родниковых стихах рязанского гиганта, а его тридцать пять лет не печатали, изъяли из библиотек, закрыв Бухариным, Салтыковым и им подобными. Как можно писателю первого ряда пережить кошмар уничтожения Сергея Есенина, Николая Гумилева, Николая Клюева, Петра Орешина, Сергея Клычкова, Павла Васильева и не говорить о нем во всеуслышание? С чекистским пистолетом на боку вышагивал комиссар по искусству негодяй Кондинский-разрушитель. Почему Владимир Салтыков и Калистрат Салтыков-Конорич, сыновья нашего литературного генерала, возглавляющие живописцев и скульпторов страны в Союзе художников, не могут нести такого же отрицательного заряда? Сам главный коммунист Бровастый бессилен перед семейным кланом Салтыковых, когда дело касается литературы и искусства, превративших их в преисподнюю. Общество ощущает ужасный смрад.

Думается, под видом русских патриотов Салтыковых действуют самые коварные русофобы, каким был однокашник Николая Сергеевича Иосиф Джугашвили. Кавказское коварство, характерное для определенных слоев и своего приятеля детства, он впитал с самых ранних лет. Родись Салтыков-старший где-нибудь на рабочем Урале или в крестьянской Смоленщине развитие натуры дедушки получило бы несомненно иное направление. Необычное происхождение, хитрые корни души определили его служение клану, который, он хорошо знает, правит страной. В таком духе воспитал и Владимира с Калистратом. Все они маленькие сталины. Тот, являясь главным партийным теоретиком по национальному вопросу, во всех докладах называл нас не иначе, как «великодержавными шовинистами». Когда же наступила угроза собственной власти, Гитлер пер на Москву, то мгновенно вспомнил другие слова – «братья и сестры». А как известный медведь заломил фашистов, так сразу: Жукова - в Одессу, Рокоссовского - на Север, лучшие национальные кадры «руководящего народа» во всех сферах под смехотворным предлогом сфальсифицированного «ленинградского дела» – к стенке, в тюрьмы,

концлагеря, на низшие должности без права служебного роста. Заняв патриотическую нишу в творческих сферах, Салтыковы никогда не говорят об этом. А взять такой факт. Ленин-Лысый был в двадцать третьем году сумасшедшим, а двенадцатый партийный съезд принял его идею поставить русский народ в неравноправное положение с другими. Директивно закрепили бред невменяемого! Где слово якобы главных патриотов родной нации о такой мерзости? Где их клеймение десятков тысяч юристов, не ставящих вопроса о признании диких решений незаконными? Между тем голоса семейного клана Салтыковых заглушают, когда дело касается нас, все другие. Невольно вспомнишь кристального Ивана Соколова-Микитова: «Чем горластее человек, тем поганее его совесть».

ГЛАВА 30. ПАКОСТНЫЕ СОПЛЕМЕННИКИ

– Готовься, Павел Афанасьевич, лететь в Ханты-Мансийск на окружное совещание народных контролеров, - неожиданно сказал Котову при встрече стриженный под полубокс председатель районного КНК Харитон Ефимович Жарков, закусив губу.
– Это будет в пятницу. Тебя как корифея дозорных дел будут чествовать вместе с иными подобными. Что тебе купить для подарка, который там публично вручат? Может быть, ружье?

– Ружье у меня есть.

– Ладно, тогда получишь красивые настенные часы.

– Дареному коню, как говорят классики, под хвост не смотрят. Это, конечно, шутка. Рад и поездке, не часто бывать приходится в окружном центре, и хорошим мыслям Комитета о мужестве организационного отдела. Ведь, что ни говорите, а порой приходится жертвовать устойчивыми отношениями с людьми, преодолевать малодушие, чтобы кое-кто из успокоенно наслаждающихся властью, не по закону и морали живущих, даже грозящихся в порошок стереть все же бледнел и испытывал холодную горечь, когда удостоится нашего внимания – вызовов на заседания Комитета, публикаций о своих неблаговидных деяниях на газетных полосах «Народ контролирует».

Готовсь к командировке в Ханты-Мансийск, Павел думал и о том, что надо обязательно, появившись там, зайти в редакцию «Ленинской правды»: повидать коллег, обменяться житейской информацией, обсудить то да се с редактором. Неожиданно появился еще один повод, чтобы ни в коем случае не обойти на этот раз свою альма матер. Дело в том, что «Путь Октября» в последнем номере опубликовал присланный сюда фельетонистом окружной газеты необычный вирш. Сей корреспондент в ритмическом жанре никогда не выступал, а тема его стихотворных строк была очень близка Котову, потому что касалась лучшего друга. Вот этот опус:

Ким ФРОСИН

ПОБИТАЯ СОБАКА

П А Р О Д И Я

Хорошо вернуться из-за тысячи

бывших между нами лиц и верст.

Я иду домой.

И ветер тычется

в рукавицы, как любимый пес.

Глеб ГРУШКО. Книга «Леса поют».

Била хорошо меня арясиной

Столько раз вчерашняя жена.

Вновь иду я к ней.

Пора подластиться,

может, миску щей нальет она.

Встретив Глеба, Павел сказал ему:

– Через два дня я увижу Кима Пантелеевича Фросина, твоего крестного в «путиоктябрьской» купели, ибо отбываю в «округ» по всяким делам. Ты, наверно, горишь желанием передать ему привет?