Север
Шрифт:
— Тебя он тоже любит…
— Да ну? Почему же тогда не вытаскивает меня отсюда?
— Он как раз и просил меня… — начал было Нанас, но тут же отчаянно замотал головой: — Нет, я не верю! Не понимаю, зачем Виктору Петровичу врать! Так врать…
— Зачем?.. А затем, что он очень любит власть и не хочет ни с кем ею делиться.
— А ты? Почему ты молчал обо всем этом?!
— А зачем мне кому-то было говорить? Ведь это все-таки мой отец, да и на всех остальных мне тоже насрать. Быть сыном мэра все же приятней, чем убирать навоз за свиньями, в том числе — двуногими. Но это было раньше, —
— И кому же ты рассказал?..
— Да вот хотя бы тебе, — усмехнулся пленник. — Но тебе это вряд ли поможет — отец подставил тебя по самое «не балуйся». Сунешься с обезьянами за периметр — вас тут же всех передавят; уверен, туда уже стянуты все имеющиеся силы.
— Они не обезьяны! — не удержавшись, выпалил Нанас. — И ты врешь! Ты тоже все врешь!..
— Ну да? — опять усмехнулся Игнат. — Ах да, я забыл — ты такая же обезьяна, как они. Ничего, скоро ты получишь моим словам подтверждение — пулю в лоб. Хотя нет, у нас же стало совсем плохо с патронами… Вероятней всего, в лоб ты получишь арбалетный болт. Только вот вряд ли успеешь почувствовать разницу!
Сын мэра расхохотался, а потом из-за деревьев выпрыгнуло около десятка дикарок с Шекой во главе. Нанаса, Игната и Туру скрутили. Впрочем, сын мэра и без того был связан, что несколько смутило Шеку.
— Ласкиперсе! — набросилась она на Туру. — Ты хотел их отпустить?!
— Только его, — мотнул дикарь головой на Нанаса.
— Ты будешь убит!
Туру в ответ лишь улыбнулся и спросил:
— А он?
— А он — нет! Он поведет племя, куда говорил. Пойдет впереди. Если обманул — умрет первым.
Глава 20
СНОВА ИЗГОЙ
Нанас уже не знал, радоваться ли тому, что Шека не убила его сразу, или нет. Его мысли перепутались настолько, что саам не представлял, кому верить. Ладно Сафонов, ладно его сын, ладно Шека и этот «ласкиперсе» Туру — он не мог уже верить себе самому! Любил ли он Надю? Разумеется да. Но он изменил ей с такой легкостью и, говоря откровенно, с таким удовольствием, что слова о любви, даже произнесенные мысленно, отдавали сейчас столь беспросветной ложью, что мерзкий запах от них ощущался почти физически. И даже сейчас, видя рядом с собой разгневанную дикарку, Нанас чувствовал не страх за свою жизнь, а едва сдерживаемое вожделение. Он любовался ее фигурой, ее голосом, ее роскошными волосами, которые, в свете зарождающегося нового дня, пылали, как настоящий огонь.
Немного остыв, Шека решила не казнить Туру. Пока Нанас любовался ею, дикарка успела переброситься несколькими фразами с Игнатом, и сын мэра поделился с нею своими сомнениями насчет предложенного Нанасом плана.
— Тогда я убью тебя, — сказала она пленнику. — Чтобы твой отец видел и боялся меня обмануть. А воинов поведет Туру. Не всех, конечно. Сначала немного. С ними пойдет и Нанас. Победят — будут моими мужчинами оба. Умрут — им тоже будет хорошо; это лучше, чем убью я. Не так больно.
Игнат побледнел.
— Твари! — процедил он сквозь зубы. — Обезьяны, скоты вонючие…
— Вонючим скоро будешь ты, — оскалила ровные белые зубы дикарка. — Сначала обгадишься со страху, а потом твоя требуха
— Его нельзя убивать! — закричал связанный Нанас, тщетно пытающийся вырваться из рук двух державших его дикарок. — Если убьете его, Сафонов не захочет ничего отдавать вам!
— Я не стану его спрашивать, чего он хочет! — сверкнула на парня глазами Шека. — Я сама возьму все, что захочу! Пусть он увидит, что я его не боюсь. Пусть знает: обманет меня — так будет и с ним, и со всеми!..
Нанаса охватило настоящее отчаянье. Если до этого у него была хоть какая-то надежда, что Виктор Петрович его не обманывал и после того, как варвары займут южный периметр, он сможет вернуться в город, то теперь истинные намерения мэра становились неважными. Даже если тот и не готовил засаду, в чем саам теперь уже не был уверен, узнав, что его сына убили, Сафонов наверняка захочет отомстить и вряд ли что-то отдаст без боя. Оставалось надеяться лишь на благоразумие Ярчука, но в это Нанас почти совсем не верил. Да и в том, что начальник гарнизона вообще что-либо знает о планах градоначальника, теперь уже сильно сомневался.
Сына мэра казнили там же, где до этого двух других охотников — невдалеке от стен периметра. Нанаса тоже заставили смотреть на происходящее, но издали, из-за деревьев, чтобы со стен не увидели, что он связан.
Игната привязали к дереву, и Нанас был почти уверен, что сейчас опять приволокут белого змея. Однако на сей раз все было по-другому. Хищная тварь так и не появилась, да и самой Шеки почему-то поблизости не оказалось. Впрочем, Нанас догадывался почему: она прекрасно понимала, что, убив Игната, развяжет наблюдателям руки и те непременно начнут стрелять.
К приговоренному подошла здоровенная дикарка с большим тесаком в руке и неторопливо-спокойно, словно разделывая свиную тушу, отрубила парню сначала руки, потом ноги, а затем одним резким рывком оторвала то, что было между ними. К счастью для Игната, он потерял сознание почти сразу, еще когда рубили левую руку. А еще раньше, как и предрекала Шека, несчастный обильно загадил под собой снег.
Сначала со стороны периметра слышались истошные вопли, а потом, когда стало понятно, что пленнику уже не помочь, раздались и выстрелы. Стреляли много, но попасть почему-то умудрились лишь раз — в голову Игната. Как раз в тот момент, когда она падала с перерубленной шеи в красно-коричневый снег.
На южный периметр пошли сразу после казни. Веревка Нанаса по-прежнему болталась в том же месте, где он перелез через стену.
— Я залезу, — сказал он Туру, — и попытаюсь открыть ворота.
— Я залезу раньше, — отодвинул его дикарь. — Ты — потом.
Нанас не стал спорить. Вообще Шека хотела, чтобы лезли одновременно все, — для этого у варваров были припасены веревки, изготовленные из веток и коры, с тройниками из толстых коряг. Но Нанас убедил предводителя варваров, что сумеет открыть ворота. А если не сумеет и его убьют, то, по крайней мере, не пострадает никто из ее людей. Насчет ворот юноша слегка опасался — они договорились с мэром, что электронные замки на тех будут отключены, но после разговора с Игнатом саам не мог верить Сафонову.