Шрифт:
1
Северин сидел в чуме старого Тункая и смотрел, как он вырезает из кости олешка. И сам олень-то невелик, а рога у него и вовсе маленькие! Нажимает Тункай остро отточенным лезвием ножа на желтоватую
Рука у Тункая большая, а как ловко и тонко у него получается! Старый уже Тункай, редко выходит наружу, сидит по целым дням в чуме, поближе к железной печке, и, склонив голову с реденькой седой бородкой, вырезает из кости. Теперь он делает оленью упряжку: закинув рога, грудью разрезая ветер, мчатся вперед олени. Кажется, вот-вот, как птицы, оторвутся они от земли. За ними на нартах фигуры человечков в малицах, у одного длинная палка — хорей — в руке. Погоняет оленей. Точь-в-точь так ездят люди на севере…
Северин засмотрелся и не заметил, как Тункай встал, пошёл к печке и стал раздувать огонь. Мальчик надел малицу, застегнул пряжку ремённого пояса. Норка проснулась и насторожила уши.
— Домой пойду, — сказал Северин.
— Что будешь делать дома? — спросил Тункай.
— Книжку читать буду, писать в тетрадку буду.
— Ну, приходи еще, — ласково поглядел Тункай на крепкого круглолицего мальчика, — я покажу тебе, как выбрать кость.
Выйдя от Тункая, Северин хотел перебежать в свой чум, но остановился, всматриваясь. Как всегда зимой, бахромчатые занавеси северного сияния ходят по небу, то широко расстилаясь и разгораясь, то на минуту угасая, чтобы потом вспыхнуть ещё ярче. Тогда всё кругом освещается серебристо-зелёным светом: и чумы, и подошедшие к чумам олени, и бескрайние просторы тундры и даже, казалось Северину, далёкие-далёкие горы Северного Урала…
Вдруг Северин схватил хорей, прислонённый к чуму Тункая, и кинулся вперёд. И Норка с лаем — за ним.
— Мун татось! — гневно крикнул он, а на языке коми это значит: «Иди отсюда!»
К ездовым оленям у соседнего чума пробирался волк. Олени были привязаны к нартам, они заметались, кося огненными в свете северного сияния глазами.
— Мун татось! — ещё грознее закричал Северин, подбегая и размахивая хореем: волк, когда он один, боится человеческого голоса, и если смело держаться, то его можно отогнать.
Волк проскочил мимо оленей и бросился на Северина. Но мальчик не побежал, он остановился и занёс над головой хорей. А вдруг волк кинется ему на грудь, схватит за горло. Но разве можно отдать волку оленя?
Норка охрипла от лая. Забежав сзади, она укусила волка за ногу. Тот зарычал, повернулся, но в это время Северин сильно ткнул его хореем, и волк отступил. Крупный олень ударил его копытом, волк огрызнулся и побежал прочь.
— Сувод! Догоняй! — крикнул Северин Норке, а сам пошёл в чум.
Норка с лаем помчалась за волком.
В чуме мальчик снял с себя малицу, пояс с медными застёжками и охотничьим ножом, как у взрослого. Потом стянул с ног меховые тобоки.
— Я хочу есть! — закричал он. И добавил: — Мама, я прогнал волка!
— Ай! — всплеснула руками
— Ин пов! Не бойся! — ответил мальчик, смеясь и усаживаясь на олений мех у маленького столика.
Он всей пятернёй расчесал свои чёрные густые волосы и взял к себе на колени маленького братишку Николяя.
— Сёй! — сказала мать. — Кушай! — и поставила перед ним блюдо с горячей олениной.
Сестрёнка Северина, Окся, и подружка её из соседнего чума, сероглазая Ненза, тоже уселись к столику. Норке бросили кость.
Северин ел вкусное оленье мясо и рассказывал матери, каких оленей из кости сделал Тункай. Такая красивая упряжка! Он пошлёт её на выставку в город.
— Мама! Я буду ходить к Тункаю: хочу научиться вырезать олешков из кости.
— Ты всё сумеешь, — сказала мать с гордостью, — ты мужчина.
Она надела совик и пошла за снегом — воды в баке осталось мало. На ходу она взяла нож: на морозе снег плотный, его надо резать кусками.
— О! Ничего не видно! — воскликнула она, выходя из чума.
Глаза её после огня у печки не сразу привыкли к темноте.
На севере наступила большая ночь, когда солнце совсем не показывается и люди живут много-много дней под звёздами. Но они хорошо знают, когда надо спать и когда просыпаться.
Мать вскоре вернулась и положила большие куски снега в бак у печки.
— Будет во-да… будет ча-ай! — нараспев сказала маленькая Окся. — Скоро Митро придёт чай пить. Окся тоже будет чай пить, — пела она дальше.
Вошёл Митро, старший брат Северина. Совик его заиндевел, на бровях намёрзли сосульки, лицо покраснело от ветра…
— Ой, хо-ло-дно! — сказал он. — Мэ кынма! Я замёрз. На дворе пурга…
Он взял веник, отряхнул снег с тобоков и стал раздеваться.
— Метёт. Ничего не видно!
Митро нынче летом вернулся из большого города, где он учился. Северин всегда смотрел на брата с восхищением, он хотел быть таким же учёным оленеводом. Или зоотехником, который ездит по всем стойбищам.
— Ну как, Северин? — спросил брат и похлопал его по плечу.
— Э-э, я прогнал волка.
— Боль-шо-о-го, — добавила Окся.
— Э-э, какого же большого? — спросил Митро.
— Вот тако-о-го, — показала ручонками Окся, растянув их в обе стороны.
— Наверное, я подарю тебе за это книжку: не побоялся, отогнал волка от оленей. Это хорошо.
Северин засиял. Брат редко его хвалил.
— Я хочу учиться! — воскликнул Северин. — Когда же мы поедем в школу?
Мать внимательно посмотрела на Митро. Он ел варёную оленину с белыми лепёшками, которые тут же на железной печке пекла мать. Митро ответил:
— Отец уж говорил: надо везти Северина. Скоро поедем в интернат.
Северин, счастливый, прижался к его плечу. Митро занялся чтением журнала. Окся с Нензой тоже стали смотреть картинки, а Северин принялся что-то мастерить ножом из маленькой косточки…
— А не забыл, как умножать и делить? — спросил у него Митро.
— Не забыл.
— Ай, я тоже умею считать! — закричала Окся.