Северка
Шрифт:
На моих ботинках лопнули сразу обе подошвы. Хорошие были ботинки, мягкая кожа, легкие и удобные. Правда и дорогие. Теперь они пропускают воду, если идет дождь.
С рюкзаком не расстаюсь. На днях у него сломалась молния. Так серьезно, что остается только новый покупать.
Заглянул, как обычно в книжный на Комсомольском. На прилавке заметил брошюру 'Способы карманной тяги'. На следующий день меня обокрали. Днем я собрался сходить в Третьяковку. Рубли кончились, полез в стол за долларами. Среди стодолларовых купюр лежат две пятидолларовые.? Вообще-то я никогда не знаю точно, сколько денег у меня в кармане и в столе. Но пятидолларовые я
Еду в метро. На Театральной в вагон зашла толпа. На следующей,
Новокузнецкой вышел – портмоне нет. В нем был и проездной. Хорошо, что из метро не вышел. Вернулся домой. Взял из стола сто долларов, разменял, поехал в Третьяковку. Пока шел к Лаврушинскому переулку, лужи обходил, но бесполезно, ноги все равно промокли.
Когда вернулся из Третьяковки, пересчитал деньги в столе и запомнил сколько их. Когда вышел из своей комнаты, мама говорила по телефону. Услышал обрывок фразы: '…он думает, что я у него деньги беру…'
Пылесосил в своей комнате. Задел тумбочку на колесиках. На ней стоит телевизор и деревянная статуэтка, которую я когда-то привез из
Польши. Статуэтка качнулась и упала. Успел заметить, когда она наклонялась, как сначала отвалилась голова, а потом упало туловище.
Вот оно знамение то. 'Чур меня, чур. Чур, чур, перечур' – как говорил великий Ленин, как учит коммунистическая партия.
Системный блок, который я купил полгода назад, вдруг стал издавать звук как циркулярная пила. Металлический такой. Ничего подобного я не слышал за все годы работы с компьютерами. Это не вентилятор в блоке питания, источник где-то у материнской платы. Возможно это кулер над процессором. Вспомнил, как несколько лет назад на ЗВС на моих глазах без моего участия закругленные углы прямоугольника самостоятельно выпрямлялись, и поленился разбирать и смотреть, это у них юмор такой. Вдруг стал отказывать CD-привод. Раньше я иногда слушал диск с песнями 'ABBA'. Теперь CD-привод выбрасывает этот диск. Вновь задвигаю дверцу или придерживаю ее пальцем, пока не возьмет. Диск начинает работать после шести попыток, иногда после десяти. Мне надоело тратить время, придерживая дверцу. В пакетиках с гвоздями и шурупами нашел винтик для картин с крючком на конце.
Ввернул его в отверстие под дверцей привода. Теперь поворот на 90 градусов и дверца блокирована. Поворот в обратную сторону – разблокирована. Прошла неделя, смотрю – кто-то скрутил винтик. Он держится на двух витках. Если бы не заметил, его бы сорвало.
Еду к отцу. Стою у задних дверей вагона, читаю. Напротив наискосок сидит дядя, лет пятидесяти. Вдруг он начал харкать и плевать перед собой. С губ его повисла слюна. Женщины рядом и напротив повставали и быстро ушли. Подошел и с размаха врезал его по лицу. Он встал и сказал только одно слово: – МВД! Дяденька оказался выше меня. Смотрю на него снизу вверх. Оба молчим. Потом он опустил глаза, что-то пробормотал и сел на прежнее место и держится за щеку. Я встал спиной к нему у выходных дверей. Кисть моя опухает. Бил левой. Чтобы ударить правой, нужно было снять рюкзак с плеча, раскрыть его, книжку убрать и только потом бить. Похоже, что сломал косточки. В двух местах: у большого пальца и следующего. На следующей остановке из соседнего вагона в наш зашли двое 'пацанов'. Один подсел к дяде.
Второй спрашивает меня – за что я его. – Хамил, – говорю. Следующая
– Кузьминки, я вышел. Потом, когда вернулся от
Кузьминский рынок. Здесь мое внимание привлекла девушка. Люди двигаются в разных направлениях, а она стоит посередине перед входом на рынок, спиной ко мне. В руке, отведенной назад за голову, пачка импортных сигарет. Что-то дорогое – 'Кемел' или 'Давидов'.
Непонятно. Реклама? Нет. Обычно такие девушки в фирменной одежде, кепочках, с лотками. А на ней обычная одежда. Молчит и держит пачку, которую можно купить в любом киоске.
В этот раз я ушел от отца раньше. Оставил продукты, а готовить не стал – кисть мешает. Что-то придумал, что надо спешить.
Когда спускался по лестнице, отец вышел на порог и сказал мне в спину 'Сникерс'. Я обернулся, а он: 'ну, ладно'.
Несколько раз просил его не называть меня так, не обращает внимания.
На следующее утро я пошел в ближайший травмпункт на улице 10 лет октября. В нашем подземном переходе с этого дня сидит дяденька с большим синяком под глазом, просит подаяние. Захожу в травмпункт.
Небольшой холл и несколько дверей в кабинеты. В холле три травмированных дяденьки, лет двадцати пяти, больше никого. У всех троих перевязана левая кисть и больше ничего. Надо же и я с левой пришел. С меня потребовали полис, которого с собой не было, и я ушел. Подхожу к северному входу в метро Спортивная, – на асфальте лежит труп старика. На улице октябрь, а старик в пижаме. Колени согнуты, руки вытянуты вперед, окоченел. Умер, видимо, сидя. Как он здесь оказался?
В институте подписали мое заявление об уходе. Подписывал не начальник отделения, а один из особистов. К начальнику я зашел мимо секретаря – пустой кабинет. Если бы он был на месте, плюнул бы ему в лицо, случился бы скандал. Теперь хожу с обходным листом. Везде подписал, даже в библиотеке:
– Ну, а Гриммельсгаузен у Вас есть?
– С автобазы что ли?
Зашел в свою комнату за вещами и впервые не поздоровался ни с кем.
Только бросил взгляд налево. Человек шесть в углу сбились в кучку.
Никто не поднял глаза. Чувствуется, как они напряжены и даже боятся чего-то. Собирался минут десять. Никто не подошел, никто не спросил, как в таких случаях обычно бывает: куда уходишь, сколько будут платить и всякое другое. Странно, ведь я ни с кем не ссорился, не ругался. Так они и не сдвинулись, когда уходил.
Бухгалтерия находит предлог за предлогом, чтобы не платить мне.
Отправляет в бюро пропусков, бюро пропусков отправляет в бухгалтерию. Каждый раз придумывают что-то новое. Понял – денег не будет. Так и оставил им тысяч тридцать. Пока ждал в коридоре у бухгалтерии, появился новичок – мальчик лет двадцати. Тут я должен был по сценарию поведать ему, в какую организацию он поступает, но я промолчал.
Несколько дней я ездил в институт подписывать обходной. Пока иду к дому напротив, встречается один, два пешехода. Только заверну за угол, навстречу вываливает кучка человек в десять, двенадцать.
Лавирую между ними, стараясь спасти свою левую руку. Они трутся об меня и толкают, но руку задеть им не удается. И это уже третий день подряд. На четвертый в этом месте они поставили на тротуаре пикап, сузив проход в два раза. Теперь я не увертываюсь, а отвожу руку за спину. Вообще-то за двадцать шесть лет здесь еще никто не оставлял машину.
После этой моей находки они прекратили искусственную толкотню, а дня через два, три все-таки добились своего. Спускаюсь по эскалатору. Справа стоит дяденька с рюкзаком. Лет двадцать пять.