Северка
Шрифт:
Ежедневный вечерний просмотр программы 'Время' также не касается злодеев. Большинство из них отсутствуют в это время. В казарме остаются лишь два три озабоченных. Они ходят вдоль рядов новобранцев и орут на тех, кто закрыл глаза или согнул спину.
Злодеев легко опознать по внешнему виду. Они похожи на беспризорников. Руки постоянно держат в карманах брюк. Верхняя пуговица воротника расстегнута. Ремень свисает на бедра.
Подворотничок пришит так, что выглядывает не на два миллиметра, а на пять. Пилотка или шапка каким-то чудом держится на затылке. Со лба свисают пряди волос. Постоянное выражение лица – 'не понял'. Часто употребляют выражения: 'блин', 'в натуре', 'тормоз', 'баксы', 'вау',
'не понял'. В строю злодеи держатся
Все солдаты условно делятся на группы в зависимости от прослуженного срока. Тех, кто только начал служить называют 'духами'
– производная от 'душманы'. Они ничего не умеют, ну совсем ничего.
Шеи у них тонкие. Путают, где право, где лево. Неправильно честь отдают, все из рук валится. Работают духи с утра до вечера. Не мудрено, что этот сброд вызывает справедливое презрение защитников родины.
Солдаты, прослужившие полгода – это черпаки. Прослужившие год – фазаны, полтора года – старые. За сто дней до приказа об увольнении старые превращаются в дедушек, а после приказа их называют гражданскими (в том смысле, что не военные), хотя они еще месяц, два слоняются по площадке. Фазаны и старые приказывают всем тем, кто ниже их в иерархии. Они, конечно, не могут приказать что-то сержанту, даже младшего призыва. Но не выполняют его приказаний или перекладывают работу на плечи холопов – духов и черпаков. Не все холопы превращаются через год в злодеев. Все люди разные. Одни мстят новобранцам за то, что когда-то сами были унижены. Большинство старослужащих не зверствуют, они лишь увиливают от холопской работы и пользуются другими мелкими привилегиями.
В первые недели в дивизионе три утра подряд я просыпался с чувством, что разговаривал во сне. Даже порывался спросить соседа, слышал ли он что-нибудь. Такое чувство было впервые. До этого и в последующие двадцать лет ничего подобного у меня не было. Это был не сон – во сне есть сюжет, а мне запомнилось, что говорю что-то. И не мысли это были, а именно речь. При мыслях язык не работает.
Ежемесячное жалование рядового шесть рублей. В основном деньги уходят на сигареты и что-нибудь сладкое: пряники, лимонад, конфеты.
Часть денег идет на мыло, зубную пасту. Мыло, паста и зубная щетка хранятся в серой тумбочке. В ней же разрешается хранить письма. В тумбочку может залезть любой братан, познакомиться с содержимым и при желании что-нибудь приобрести. Если паста красивая, ее запросто могут забрать на дембель. Не ехать же домой с чем попало. Зубная щетка, если отломать ручку, пригодится для чистки пряжки. Но вообще-то такие случаи довольно редки. За всю службу у меня пропал один тюбик, одна щетка и ремень. Только мыло пропадает регулярно.
Тумбочка крайняя, поэтому и берут из нее. Берут на мытье полов в казарме. Сержант регулярно проверяет тумбочки и выговаривает, если что-то отсутствует. Чтобы пасту не брали, нужно ее помять (тогда были жестяные тюбики) измазать.
У всех постоянная проблема с хлястиками от шинелей. Шинели висят в открытых нишах в казарме. Хлястики таскают друг у друга. А без хлястика шинель как сарафан. Так на плац не выйдешь. Что подумает вероятный противник? Вас ист дас? – разведет он руками.
В первые же дни в армии ощущается отсутствие ножниц, целлофановых пакетов и женщин. На брюках не молния, а пуговицы. Отросшие ногти начинают мешать, под ними появляется грязь. Ножниц нет, и новобранцы обрезают ногти опасным лезвием, даже на ногах. Послужив некоторое время, узнаешь, что ножницы есть в каптерке – комнате для хранения парадной формы, фуражек, ботинок, и другого солдатского барахла.
На нашей площадке работают две женщины, одна в магазине, другая в солдатском кафе. Они приезжают ежедневно в машине с офицерами. Если повезет, можно увидеть одну или обеих, идущих на работу. Как давно я не видел обычное пальто и платок на
В первые дни в дивизионе испытал чувство голода. Приличия и мораль куда-то уходят. В столовой для каждого солдата лежит два куска белого и два черного, порции закуски, первого и второго блюда для всех одинаковы. И все-таки когда голодные новобранцы бросаются на хлеб, нельзя устоять и начинаешь принимать активное участие в общественной жизни. В голодной голове мысли только про еду:
'Бу-у-у-ублики на снегу, бублики на снегу', или про суп: 'Только в супе говорят черепашки, а в лесу они язык забывают'. Кусок хлеба можно взять из лотка на выходе из столовой и сунуть в карман. Больше двух не возьмешь – карманы оттопыриваются – это уже не по уставу, падает боеготовность. Сержант, заметив, что кто-то взял хлеб, ведет как обычно группу в казарму. В казарме выстраивает всех вдоль стены:
'Достать содержимое карманов!', и если в руке оказывается кусок хлеба, провинившийся ест его перед строем у развернутого красного знамени, и мамой клянется, что больше не будет. Однажды и я так ел.
Голод возникает от постоянного движения в течение дня, а, иногда, и ночи. Дома и на работе не двигаешься так много. На работе сидишь за компьютером, кульманом. В городском транспорте можно присесть, взяться за поручень, облокотиться на стенку. Дома в любой момент можно отдохнуть на диване, перекусить, раньше лечь спать. Через полгода службы организм привыкает. Новобранцы набирают вес, это заметно по потолстевшей шее впередиидущего в строю.
В первые дни всех новобранцев вызывает к себе особист. Он спросил меня, можно ли на меня рассчитывать. Я сказал, – можно. Он что-то еще поспрашивал, но не сказал в каком смысле расчитывать. Только сказал, чтобы я зашел в следующий раз, когда он приедет. Я решил, что он занимается охраной государственной тайны: проверяет письма, не написали ли солдаты лишнего. Дивизион наш ракетный, новейшая стратегическая техника. Может и мне он хочет поручить проверку писем? В дивизионе особист появляется примерно раз в месяц. Его кабинет расположен рядом с туалетом, и зайти к нему можно прямо или через туалет. Это для стукачей, чтобы избежать случайных глаз. В следующий раз особист спросил, не заметил ли я что-нибудь подозрительного в дивизионе, а потом сказал: у нас есть сведения, что Петя из нашего отделения наркоман, Вы не можете невзначай расспросить его? Я сказал, попробую. После отбоя я пошел покурить. В туалете как раз стоял один Петя. Как удачно. Но я почувствовал, что не могу обманом расспрашивать его. К особисту я больше не пошел. И он не беспокоил меня.
Прослужил я месяцев девять, десять. И однажды столкнулся с особистом в учебке. В Плесецк приехала Лариса, и меня в этот день привезли в учебку для увольнения. Он остановил меня с улыбкой на лестнице, и мы минут пять болтали о чем-то на виду у проходящих красноармейцев. Неприятно, конечно, могут возникнуть подозрения и сплетни, но я простоял до конца.
А еще месяца через четыре я сам зашел к особисту (это был уже другой человек) и заложил одного технического работника. На нашей зоне появилась группа гражданских спецов. Дня три они чем-то занимались в одном из закрытых боксов. Рядовых туда не пускали. Мы как всегда что-то мели или убирали перед другими боксами. То ли я раньше освободился, то ли куда-то послали. Выхожу с зоны вижу – отъезжает рафик с технарями. Старлей сказал мне – садись, они едут на КПП мимо казармы. Сел. Едут человек семь. Один дядя специалист, лет пятидесяти уставился на меня с улыбкой и без вступлений стал рассказывать какие-то ракетные подробности. Слушаю и не знаю, что делать. И терминов не понимаю, и не понимаю, зачем он это мне рассказывает. Другие пассажиры молчат. Как только дядя замолкает, я отворачиваю голову в окошко – может, теперь замолчит. Вскоре я вышел. Несколько дней думал, сходил к особисту и все рассказал ему.