Северная война или блицкриг по-русски
Шрифт:
Достаточно заметить, что пушки к Нарве он сумел доставить лишь через два месяца после начала боевых действий и с минимальным количеством боеприпасов, качество которых к тому же было просто отвратительным. В итоге эффективность бомбардировки крепости получилась совершенно убогой, а ничтожный урон, нанесенный неприятельским укреплениям, делал бессмысленными любые попытки штурма этих бастионов, перечеркивая все усилия, затраченные на проведение операции.
В сражении у Нарвы 30 ноября 1700 г. действия артиллеристов Александра Арчиловича также оказались ниже всякой критики. Располагая подавляющим количественным превосходством, они продемонстрировали полную неспособность
А между тем возможность иного развития событий, несомненно, существовала. О чем весьма убедительно свидетельствует деятельность шотландца Якова Брюса, которому после нарвской катастрофы пришлось не просто исправлять ошибки грузинского царевича, а, по сути, заново налаживать работу Пушкарского приказа. Примерно в тот же срок, какой был затрачен на подготовку к нападению на Швецию, он сумел добиться значительного прогресса, что в немалой степени помогло затем Петру отобрать у Карла XII большинство крепостей Прибалтики, включая даже злосчастную Нарву.
Александр Арчилович узнал об этом, наблюдая за дальнейшим ходом войны только как пленник. Вызволять его из неволи царь не спешил [110] . По всей видимости, он в значительной степени разочаровался после Нарвы в способностях приятеля юности. Поэтому переговоры о его обмене затянулись до 1711 г., когда соглашение наконец было достигнуто.
Но капризная судьба самый жестокий удар для Имеретинского припасла напоследок. Она не дала ему не только еще раз взглянуть на горы полузабытой Грузии, но даже не позволила добраться до российской границы. В момент отъезда из Стокгольма он неожиданно заболел и скоропостижно умер.
110
Хотя сохранял за ним до самой смерти чин генерал-фельдцейхмейстера и высылал в соответствие с правилами половинный должностной оклад — 720 рублей в год — немалую по тем временам сумму.
Но столь печальный эпилог потомка Багратидов для оказавшихся в плену российских генералов стал единственным исключением. Другие нарвские неудачники благополучно вернулись домой. Однако даже первому «не немцу» пришлось ждать этого момента целых десять лет.
Бутурлин Иван Иванович (1661—1738), генерал-аншеф с 1721 г. Участвовал в Северной войне с первого и до последнего дня, кроме 1701—1710 гг., когда находился в плену. Использовался как командир тактических соединений. Крупных самостоятельных операций не проводил. С 1719 г. член Военной коллегии.
Иван Бутурлин происходил из старинного русского дворянского рода, считавшего своих предков от «мужа честна» Ратши, который перебрался на службу к новгородцам в конце XII в. «из немец». За последующие столетия эта фамилия среди московских воевод стала одной из наиболее распространенных, но будущий генерал-аншеф начал свою карьеру с далекой от ратных дел должности спальника, которая, впрочем, считалась весьма престижным местом для молодого выходца из известного старомосковского клана. Вскоре его повысили до звания комнатного стольника при царевиче Петре, что и предопределило близость этих двух людей на предстоящие десятилетия.
Вопреки солидной разнице в возрасте Бутурлин быстро и прочно вошел в компанию самых лучших друзей юного царя (где, между прочим, получил несколько загадочную и грубоватую кличку, которую в солидных
В 1689 г. он подтвердил свою верность монарху в реальном деле, став одним из самых активных его помощников в борьбе против царевны Софьи. После чего Иван Иванович уже не сходил с традиционной дороги предков, полностью посвятив себя воинской службе. В первой половине 90-х гг. он часто командовал одной из армий в учебных сражениях, а затем был среди главных руководителей, возглавлявших русские соединения во время обоих азовских осад.
Вместе с тем этот человек оказался не способным подняться над той средой, из которой вышел. Несмотря на близость к царю-реформатору, он не сумел стать его сознательным помощником, а остался в лучшем случае цепным государевым псом, преданным, но не понимающим смысла хозяйской жизни. До самой смерти он сохранил верность старомосковскому образу мысли и стереотипу поведения, что было очевидно даже его современникам. Так, например, в записках одного из первых по европейски образованных россиян — князя Куракина — Бутурлин характеризуется, как человек никудышный — «злорадный и пьяный и мздоимливый».
Но в период подготовки нападения на Швецию Иван Иванович еще продолжал оставаться в числе основных действующих лиц российской армии и одним из первых получил генеральское звание. После официального объявления войны он принял командование над авангардом петровского войска, выступившего из Москвы на театр боевых действий 4 сентября 1700 г. В составе его отряда находились гвардейские полки, и большую часть дороги до Нарвы вместе с ним двигался сам царь.
К стенам шведской крепости бутурлинский корпус добрался ровно через месяц, а затем всю осень пытался сдавить ее тисками осады. Однако все усилия оказались напрасными. Цитадель устояла, дождавшись помощи Карла XII. Сражение с ним оказалось для петровской армии той последней каплей, груза которой она выдержать уже не могла.
Среди общего хаоса паники и повального бегства устояла лишь царская гвардия. Но заслуга этого подвига принадлежит не Бутурлину. Просто преображенцы и семеновцы были уже хорошо обучены иностранными офицерами. Впрочем, гвардию тоже в конечном итоге заставили прекратить сопротивление, после чего Ивану Ивановичу почти на десять лет пришлось отдать свою шпагу противнику.
Только после Полтавской битвы (и к тому же не в последнюю очередь благодаря джентльменскому поведению шведского генерал-майора Мейерфельта, сдержавшего обещание добиться в ответ на свое освобождение «вольной» для Бутурлина) гвардейцу-боярину удалось вернуться домой.
А поскольку Северная война тогда еще всего лишь подходила к своему экватору, и в русских вооруженных силах по-прежнему ощущался дефицит опытных военачальников, то царь сразу же ввел Бутурлина в состав действующей армии. Ее основная масса зимой 1710—1711 гг. перебрасывалась на юг для борьбы с турками, где недавнему пленнику отводилась роль командующего отдельным корпусом из восьми полков, который предстояло развернуть на северных подступах к Крыму.
Пока он этим занимался, Прутский поход Петра I закончился неожиданным быстрым и полным фиаско. Поэтому с турками Ивану Ивановичу повоевать не пришлось. Но вскоре его бросили на подавление очередной «бузы» запорожских казаков, не имевшей, впрочем, опасных размеров. После чего он опять вернулся в Прибалтику и в 1712 г. руководил войсками, располагавшимися в Курляндии.