Северное сияние (сборник)
Шрифт:
13
Обычно сны ему снились редко, но здесь, в Нью-Йорке, они стали его одолевать. Всю ночь ему снилось, что его несет какой-то бешеный поток, он тщетно пытается за что-нибудь зацепиться, но его крутит, как щепку, в каких-то воронках, колотит о камни, тащит все дальше, дальше... Тем не менее проснулся он довольно поздно (что было не удивительно после двух почти бессонных ночей) и в испуге посмотрел на часы. Ему казалось, поток вынес его прямо к телефону...
Он позвонил в Animal clinic, сказал, что согласен на операцию, пуская делают...
— О’кей, — весело, звонким голосом откликнулась
Ангельский голосок (именно таким голоском, подумал Александр Наумович, должны были разговаривать ангелы) сообщил ему, что на третий день после операции кота можно будет взять домой, “о’кей?” (“о’кей” — отозвался Александр Наумович). Так что всего за кота придется уплатить пятьсот долларов...
— Триста, — поправил он.
— Ай эм сорри, — весело извинилась девушка. — Триста за операцию и двести за четыре дня пребывания в Animal clinic, считая и вчерашние сутки, о’кей?..
Александр Наумович не заплакал, не застонал — он зарычал, чего с ним не случалось никогда в жизни. В этот момент ему захотелось убить кота, или секретаршу с ласковым голоском, или рыжего доктора, или, на худой конец, убить себя самого, не важно даже — кого, но кого-то непременно убить...
— Это выходит — пятьдесят долларов за сутки?..
— О’кей..
— Но у меня нет таких денег...
— Нет проблем, — утешила его трубка. — Хозяева приедут и заплатят. А пока они приедут, кот поживет в госпитале... О’кей?..
14
Положив трубку, Александр Наумович кинулся подсчитывать, во что таким образом обойдется котик Фред. Получалось что-то около тысячи долларов. Цифра фантастическая. Он не мог в нее поверить. Он сидел за столом с карандашом в руке и писал, рисовал на листочке, лежавшем перед ним, нули, нули, нули...
Он был один-на-один с огромным домом, с керамическими ботфортами и березовыми лапоточками, с голубым камином и похожем на могильную плиту бильярдом в бейсменте... Ему казалось, мир перевернулся вверх дном. Даже в худшие времена в Союзе не могло и прибредиться такое: тысяча долларов за кота!.. Там было бесплатное медицинское обслуживание, да-да! Бес-плат-ное!.. Впрочем, Александр Наумович тут же уличил себя в симпатиях к тоталитаризму. А 37-й год?.. — возразил он себе. — А лагеря?.. А “дело врачей”?.. А общество “Память”?.. В Америке ничего подобного не было и быть не могло, — подумал он. — “Великая, великая страна”, — вспомнились ему слова Фила. Но тысяча долларов... Как быть с ними?..
Мир перевернулся вверх дном... Если бы так! Это бы попросту значило, что верх и низ поменялись местами... Ему пришел на память аттракцион: человек находится внутри
То же самое понадобилось ему и теперь. Он вышел на улицу и быстрым шагом двинулся вдоль залитой асфальтом дорожки. Улица изнывала от полуденного зноя. Поливальные установки посреди зеленых лужаек пронзали раскаленный воздух веерами тонких упругих струй, переливающихся на солнце, как многоцветные павлиньи хвосты. В тени кленов и сикомор в шезлонгах дремали старики в сквозных, продуваемых ветерком картузах, с кипой газет на коленях, и нарумяненные старушки с завитыми в мелкие колечки серебряными волосами. Малышня гомонила в плескательных бассейнах. В траве и по деревьям беспрестанно сигали не знающие страха белки...
Александр Наумович вернулся домой, ощутив, что какая-то часть душевного равновесия у него восстановилась. Тому же способствовала тоскливая, ноющая боль в желудке — проснулась растревоженная переживаниями язва, она возвращала его к обычным заботам. Обнаружив, что в многочисленных шкафчиках на кухне отсутствуют овсянка и манка, входящие в его ежедневный рацион, Александр Наумович отправился в ближайший магазин, где купил на захваченные из дома фудстемпы и то и другое, сварил овсяную кашу и съел полную глубокую тарелку (есть хотелось, да и язва требовала), запил жидким чаем и достал из дорожной сумки, с которой приехал, голубую картонную папку с завязочками, затянутыми в бантик...
Надо сказать, что чем бы он в тот день ни занимался, о чем бы ни думал, он при этом думал о котике Фреде, которому, бедняжке, зашивают или уже зашили прокушенное опоссумом горло, и думал о Филе и Нэнси — какое впечатление на них произведет необходимость уплаты тысячи долларов...
Он думал, не мог не думать об этом, но мысли его, вызывавшие поначалу судорогу во всем теле, немного притихли, при-глохли, особенно когда он дернул за кончик ленточки-завязочки и папка раскрылась... Он эту папку хранил много лет, хранил суеверно, поскольку в ней перебывали все его рукописи, впоследствии превратившиеся в научные статьи и книги. Теперь в ней тоже находилась рукопись. Таможенник, придирчиво перетряхивавший вещи, не стал чинить препятствий. Возможно, на него подействовал напечатанный на первой — титульной — странице заголовок: “Все люди — братья”.
15
Рукопись была закончена еще в Союзе. Александр Наумович спешил. Он писал ее, когда, припомнив обиды большие и малые, давнишние и недавние, ожесточились и принялись убивать друг друга — армяне и азербайджанцы, абхазы и грузины, молдаване и русские, киргизы и узбеки, когда эстонцы и латыши ополчились на русских, русские — на немцев и все вместе — на евреев, и все стали усердно искать свои корни, своих предков, свой кусок земли, свой кусок неба, свой кусок луны или солнца, который только им — и по праву! по праву! — должен принадлежать!... Вот тогда-то Александр Наумович и засел за свою книгу.