Северные огни
Шрифт:
Оливер послушно заглянул — и обнаружил, что обзор и впрямь несказанно улучшился. С отчетливой ясностью он различал гряду холмов на дальнем берегу озера, и — вот те на! — теперь из-за них показались заснеженные вершины головокружительно высоких и весьма далеких гор — гор на окраинах Эйлешира, по всей вероятности. Где же прятались до сих пор эти внушительные гиганты? А какой потрясающий вид открылся бы его глазам, находись солнце в зените, прямо над головой!
Оливер чуть сместил трубу в сторону, и в объективе показались очертания соседней деревушки Джей. По темной поверхности Одинокого озера скользили туда-сюда крохотные ялики и смэки. Еще ближе виднелась вторая деревня — сам Шильстон-Апкот. Оливер со всей отчетливостью различал сложенные из камня коттеджики
— Изумительно! — воскликнул Оливер, отходя в сторону и уступая инструмент мисс Моубрей.
Спустя какое-то время инструмент передвинули к южному окну, чтобы полюбоваться на Скайлингден-холл. Глазам наблюдателей открылся особняк, такой же мрачный и потрепанный непогодой, как обычно; бесконечно длинная крыша лениво тянулась над чащей. Взгляд различал отдельные окошки — те, что еще не закрыл собою кустарник, целый архитектурный лес флеронов, фронтонов и унылых дымовых труб, а главное — внушительный портал над входом и огромный круглый «глаз», взирающий сверху вниз на добрых жителей Шильстон-Апкота. Чуть выше усадьбы, у самой вершины, там и тут виднелись остатки каменной кладки и серые каменные плиты — все, что сохранилось от злополучного аббатства Озерных братьев.
— Изумительно! — вновь воскликнул Оливер.
— Да, наверное, так оно и есть, мистер Оливер, сэр. Но, в конце концов, к чему все это? — размышлял вслух задумчиво-мечтательный Слэк: он стоял поодаль, невозмутимо скрестив руки на груди, пока Оливер и Мэгс по очереди глядели в окуляр.
— О чем вы? — осведомился Оливер, оборачиваясь.
— Это я в общем и целом, сэр. В свете великих событий. В перспективе, так сказать, более широкой. В летописях жалкого, разъединенного мира — к чему все это? — Он взмахнул рукою, словно пытаясь охватить домик вместе со всем содержимым. — Лучше ли нам от этого по итогам?
— Честное слово, Слэк, я не совсем понимаю, о чем идет речь…
— Что значит наша краткосрочная жизнь в сравнении со всеобъемлющей панорамой бытия? Много ли стоит этот домик в ветвях, и часы, и подзорная труба? Разве все то, что мы видим вокруг себя, не доказывает, сколь мы жалки, ничтожны и во всем подобны насекомым и сколь преходяща наша сущность? Широта и громадность мира природы, ставшего для нас темницей, сами по себе умаляют все то, что происходит в данный момент здесь, в «Пиках», или в деревне, или в городе Малбери, или в Вороньем Крае, если на то пошло. Да и что такое данный момент, один из многих, в сравнении с необозримой безбрежностью вечности? О, что за тайны, что за непостижимые тайны! Стоит лишь задуматься о том, что наши краткосрочные жизни может раз и навсегда оборвать вмешательство кометы — если, конечно, это комета послужила причиной Разъединения, как считает хозяин, — и поневоле надолго умолкнешь! Вы только представьте себе, мистер Оливер, как ненадежно и непрочно наше положение!
— Опять ты философствуешь, Слэк, во всю мочь, как говорится, и, на мой вкус, слишком уж мрачно, — промолвила мисс Моубрей. — Похоже, в твоей краткосрочной жизни с некоторых пор мелодраматичности поприбавилось. Никак великие тайны бытия отделали тебя не на шутку!
— Ох, верно, и досталось же мне за последнее время, мисс Маргарет, вы просто не поверите! Прошу меня простить — моя вечная слабость, то и дело ей поддаюсь! Слишком часто предаюсь я удручающим раздумьям; боюсь, вы сочтете, что я совсем впал в уныние. Однако здесь, в поднебесной обители,
— Да, полагаю, это вас в некоторой степени оправдывает. Но по чести говоря, Слэк, вы же всегда таковы!
— О да, — вздохнул философ, сцепляя руки за спиною и серьезно кивая, как если бы и впрямь твердо решил исправиться. — Да, мисс Маргарет, все, что вы говорите, — чистая правда. Вы меня уличили — и вы, и мистер Оливер. Виноват, что греха таить. Злополучная привычка, пагубная привычка, неотвязная привычка; привычка, от которой виновному подобает и следует избавиться.
— Эгей! Вот каяться здесь совершенно ни к чему, — улыбнулся Оливер, опасаясь, что коротышка-слуга принял упрек чересчур близко к сердцу. — Сдается мне, тут ничего не поде…
Тишину вспорол пронзительный, душераздирающий вопль, а в следующий миг за восточным окном зашумели крылья. Домик содрогнулся и заходил ходуном. Мисс Моубрей в свою очередь тихонько вскрикнула и пошатнулась на ногах, а Оливер крепко вцепился в ближайший стул, опасаясь, что «оригинальное сооружение» того и гляди рассыплется на куски. Свет в восточном окне заслонила гигантская темная тварь с головой и шеей, щедро сбрызнутыми кармазинно-алым, с пронзительными холодными глазами, крепким, изогнутым, зловещим клювом и черными как смоль крыльями. Не успел Оливер крикнуть: «Берегитесь!», как в комнату влетела огромная птица, отчасти смахивающая на грифа-стервятника, а в следующий миг прянула назад, вновь взметнув крыльями настоящий ураган. Острые, как бритва, когти намертво вцепились в подоконник; незваный гость утвердился понадежнее. Пронзительные холодные глаза внимательно уставились на двуногих пленников поднебесной обители.
— Господи милосердный! — испуганно воскликнул Оливер. — Если это не… не тераторн… тогда, слово христианина, я съем собственный сюртук!
— Это и впрямь тераторн, — отозвалась мисс Моубрей, отчасти придя в себя; внезапное появление птицы потрясло даже ее. — Хотя лакомиться одеждой пока никакой нужды нет, мистер Лэнгли.
— О нет, не беспокойтесь, сэр, не беспокойтесь, это просто-напросто мистер Шейкер! — воскликнул задумчиво-мечтательный коротышка-слуга, бросаясь вперед и осыпая незваного гостя ласковыми словечками и похвалами, а тот вращал безобразной головой туда-сюда, пытаясь получше рассмотреть Оливера; здоровенная птичья туша заполнила собою почитай что весь оконный проем. Как ни странно, увещевания Слэка как будто бы имели успех: тераторн изящно сложил крылья, устроился на подоконнике поудобнее и успокоился, хотя внимание его по-прежнему было приковано к двуногому незнакомцу, и поглядывал он на Оливера весьма свирепо.
— Откуда здесь тераторн?
– осведомился Оливер, бледный как полотно.
— Мистер Шейкер — капитанов питомец, — отвечала мисс Моубрей.
— Прошу простить мне эту вольность, мисс Маргарет, но только мистер Шейкер вовсе ничей не питомец, — возразил Слэк. — Он странник эфира, джентльмен и скиталец небесных сфер; просто он из любезности навещает нас всякий день примерно в этот самый час, дабы оказать нам честь своим визитом и провести время в обществе хозяина — когда хозяин здоров, как равный с равным, поспешу добавить, — и в обществе его смиренного слуги тако же, позволю себе заметить.
— Опять философствуете, Слэк.
— Прошу прощения, мисс Маргарет, трудно воздержаться от философствования при виде этакой твари, — ответствовал Слэк.
Оливер охотно согласился про себя с коротышкой-слугой, хотя покамест не вполне ясно понимал, что происходит. Тераторн! Кошмарнейший, гнуснейший из крылатых хищников, чей силуэт в небе — распростертые черные крылья и кармазинно-красная голова — в глазах большинства селян служил предвестием грядущего бедствия, здесь, в «Пиках», в Талботшире, по всем признакам числился желанным гостем! И все-таки при виде мерзкой птицы Оливер холодел от страха, по спине его бежали мурашки, а сердце учащенно билось — о чем мистер Лэнгли и не преминул поведать Слэку и мисс Моубрей.