Северный богатырь. Живой мертвец(Романы)
Шрифт:
Наконец утомленный воевода ушел в приказную избу и приказал привести Пряхова.
— Ну, Василий Агафоныч, — сказал он купцу, — не обессудь! Что мог сделать — сделал. Не стегнул тебя ни раза даже, а больше не могу…
— Твоя власть, — глухо произнес Пряхов.
— Не то! — остановил его воевода. — Я и теперь тебя не трону, а по указу должен в Москву послать. Сегодня ночью и тронешься. Дам телегу, двух солдат по наряду да Агафошку — и с Богом!
Пряхов еще ниже опустил голову. Немало слыхал он рассказов про Ромодановского да Преображенский приказ [19]
19
Преображенский приказ был учрежден Петром Великим для заведования регулярным войском и табачным делом, но, когда во главе его стал боярин Ромодановский, его ведению были переданы дела о государственных преступлениях.
Воеводе стало жалко его.
— Поди сюда, поди! — поманил он его пальцем и, когда Пряхов приблизился, сказал: — Ты не того… не кручинься! Ночи-то, вишь, темные да ненастные, а мои молодцы не ох что за молодцы! Чего не бывает!.. Так-то-с! — и он похлопал Пряхова по плечу.
Тот встрепенулся и с благодарностью взглянул на воеводу.
— Так-то-с! — добродушно засмеялся тот и вдруг сердито крикнул: — Уведите колодника!
Стояла темная осенняя ночь. Ни зги не было видно, и, гремя колесами, скрипя и качаясь, медленно тащилась по дороге грузная телега, в которой сидели Пряхов с Агафошкой и два солдата.
— Зачем ночью? Ночью зачем? — бормотал Агафошка, дрожа и ежась. — Я скажу в Москве! Я всем ужо, чертям…
— Молчи ты, скуфья! — крикнул солдат и ткнул его наугад кулаком.
— Шпыняться? Ну! Ну! Ай, это что!
В эту минуту раздался свист, и по бокам телеги словно выросли люди.
— Бросай ружья! Не то мы!.. — раздался окрик.
Наученные солдаты спрыгнули с телеги и бросилась бежать.
— Здесь Василий Агафонович? — спросил Пряхова знакомый голос.
— Петр! — радостно воскликнул Пряхов.
Агафошка быстро сообразил, в чем дело, и, юркнув с телеги, собрался убежать, но чьи-то руки крепко ухватили его за плечи и пригнули к земле.
— Едем, Василий Агафонович! — сказал Грудкин, — нечего время терять! — и Пряхов не заметил, как очутился в другой телеге и уже мчался среди непроглядной ночи.
А тем временем верные его слуги расправлялись с Агафошкою.
— Ну его, будет! — сказал наконец Ефрем и, ткнув еще раз служку, оставил лежащим в грязи на дороге.
В ските уже ждали Грудкина с дорогим гостем, так как Пряхов давал и деньги, и всякую снедь, и вещи на поддержание скита.
— Что мои-то? — спросил Пряхов. — Что дочка, жена?..
— После, потом, — ответил Грудкин и гнал лошадь, словно за ними погоня.
Наконец он въехал в растворенные ворота и повел Пряхова прямо к Еремеичу.
— Отец, благодетель! — сказал тот, обнимая Пряхова. — Истинно, что Даниил из пещеры со львами невредимым вышел! Садись, отдохни! Сейчас поесть принесем.
Пряхов
— Что же это? — сказал он. — Теперь я совсем татем стал… беглый!..
Горькая усмешка искривила его губы.
— Подожди! — ответил Грудкин, — беглый ты, хозяин, с согласия воеводы, а не то чтобы силком. Теперь, что дальше будет, все умом пораскинем, а сейчас будешь прятаться там, на печах, в светелке и всем своим делом вершить, а я, как и прежде, — слуга твой!
— Вестимо так, — отозвался и Еремеич, — там рассудим, а сейчас поешь и отдохни.
Пряхов качнул головой и встал.
— Не обессудь, я есть не буду… к своим пойду! Проводи, Петр! — сказал он Грудкину и решительно простился с Еремеичем.
Тот благословил его, и они вышли.
По дороге Грудкин сказал хозяину про болезнь Ирины Петровны. Пряхов приостановился и глухо произнес:
— Господи Иисусе! Да будет воля Твоя!
Когда они вошли в дом, он тихо прошел к больной жене и сел у ее изголовья. Она лежала недвижно и, видимо, спала. Девушки спали в своей горенке, и кругом была немая тишина. Грудкин осторожно вышел и закрыл дверь. Пряхов сидел, опустив на грудь голову.
«Что же за время такое? И впрямь антихристово! Подвернулся бродяжка, сделал оговор и вот все прахом пошло, как пыль рассеялось: и почет, и казна, и семья».
Он встряхнул головой и в ярости сжал кулаки.
На другое утро, едва в приказ вошел воевода, в избу с воем и криками ворвался Агафошка.
— Милостивец! — завопил он. — Убежал окаянный!., совершил насилие и измывательство и убег. Раба твоего, Агафошку, до полусмерти били.
— Кто убег? — спросил воевода, едва заметно улыбаясь.
— Он, поноситель царского имени, тать и разбойник! Пряхов-купец! Милостивец, что же я-то, сирота, делать буду?
— Пряхов? — закричал воевода, — Пряхов убег? Ах, ты, волчья сыть! А чего ты глядел? Эй!
В избу вбежали заплечные мастера.
— Возьмите его да всыпьте двадцать пять батогов, а потом взашей! Умеешь доносить, умей и до конца дойти! Чего же вы стали-то? Берите!
— Милостив… — завопил Агафошка, но его уже выволокли из избы.
Дьяк закрутил головою.
— Чего ты? — смеясь спросил воевода.
— А то, барин, что теперь этот песий сын непременно найдет этого купчину и тогда тому уже не открутиться будет.
— Ничего, — отозвался боярин, — мы свое сделали, а все, что потом, нам не в кошель! — и он засмеялся, на этот раз уже вместе с дьяком.
XXIV
Не в тюрьме, да в неволе
Рано поутру белица Ольга, вместе с Матреной прислуживавшая Екатерине и Софье, осторожно вошла в девичью светелку и, приложив палец к губам, тихо подошла к лавке, на которой еще нежилась Екатерина.
Не хотелось девушке вставать в такое ненастное утро. Солнечный свет не мог пробиться сквозь нависшие темные тучи, и в полумраке монотонно стучал по тесовой крыше частый дождь да с плеском сливалась вода в широкие лужи. Увидев Ольгу, Катя встрепенулась.