Северный гамбит
Шрифт:
Ну и ладно — пошли спать. Да, коту тушенки, как обещал. Теперь это наш спецназовский кот — на нашем довольствии, и обидеть его никому не дам.
Москва, день спустя. Неприметный дом в Замоскворечье
— А наш-то, силен мужик…
— Цыц!
— Да я ж с уважением, тащ капитан… Такие бабы, и подряд…
Человек в пенсне лишь усмехнулся, чутким ухом уловив этот разговор охранников, навытяжку замерших у двери. Что ж, пусть думают так, даже свои — для секретности, а значит, для дела, полезнее. Как там в одной занимательной книжке из будущего: «Половина его агентуры была занята исключительно распусканием порочащих и греховных
Ведь человек в пенсне никогда и ничего не забывал, такая уж у него была профессия. А зная при этом свою биографию на десять лет вперед и свой возможный конец, будешь относиться к собиранию информации предельно серьезно. Если уж придется пережить Вождя, то объект «кукуруза» умрет на следующий день (если, конечно, будет еще жив, что не факт — за десять лет всякое может случиться). И все остальные, кто сыграл свою роль в его гибели — нет, не будем кровожадны, и помним, что многие из них всё же люди дела. Но если будут замечены хоть малейшие следы их сговора…
«Чихнет француз — известно кардиналу!» Вот привязались слова из той песенки, однако мысль абсолютно здравая. Невозможно следить за всем народом, нельзя ни собрать, ни обработать такой объем информации в разумный срок, ведь для этого нужны не только технические возможности, но и люди. Однако вполне реально держать под контролем все фигуры наверху, их не слишком много, и все на виду. А идея Вождя организовать еще одно сверхсекретное Главное Управление НКГБ была просто гениальна — мало кто знал, что основной задачей нового главка была не только и не столько охрана первых лиц, а слежка, контроль, сбор информации. И такие люди живут и встречаются в строго определенных местах, а возможности прослушивающей техники из будущего просто невероятны — жаль, что ее мало, но ничего, Институт академика Берга (радиолампы и полупроводники) озадачен разработкой аппаратуры не только для армии, но и для ГБ, через год уже могут появиться очень перспективные образцы, ну а еще лет через пять народ будет осчастливлен поступлением в продажу транзисторных радиоприемников.
Но это будет после, чтоб товарищ Сталин прожил еще не десять, а двадцать лет — ну разве возраст для кавказца? Меры приняты — с «отравителями» в пятьдесят третьем разберемся, а чтобы инсультов не было в сорок пятом и сорок девятом, врач из будущего посоветовал самое простое — раз в год донором кровь сдавать. Наши врачи подтвердили. Так что будет в госпитале кровь товарища Сталина перелита кому-то из ранбольных. А если после в пропаганде развить?..
Лаврентий Палыч Берия позвонил в дверь квартиры. Хотя в этот подъезд чужой не мог войти по определению, но порядок есть порядок, присутствовали и звонки, и замки. Послышались легкие шаги, и дверь открыла красивая брюнетка. Теперь она совершенно не походила на саму себя полсуток назад — модное платье, прическа, и пахло от нее духами «Красная Москва», а не варшавской канализацией. Лаврентий Палыч улыбнулся и протянул даме букет цветов. Торт и вино были бы уже перебором, приказано ведь было разместить, накормить, снабдить всем необходимым. Но ничего не стоящий знак внимания сразу задавал дружеский тон беседы, помогая избежать ненужной конфронтации. Тех, с кем надо было не договориться, а сломать, везли бы не сюда, а в подвал Лубянки — и доводили до кондиции. Необязательно грубым насилием, психологический террор иногда бывает гораздо страшнее! Впрочем, одно легко могло перейти в другое, а подвал и квартира, подобная этой, поменяться местами.
— Господин министр?
— Пани Ирма? Не знал, что я настолько популярен, даже в Варшаве…
— Ну, кто же в мире сейчас не знает второго человека в СССР, «русского Гиммлера»! Ах, простите…
— Прощаю, пани, но убедительно прошу не сравнивать ни меня, ни кого-нибудь другого здесь с фашистскими висельниками. Правда, пока они живы, но когда мы возьмем Берлин, то обязательно всех их повесим. И у нас нет министров — называйте меня просто по имени-отчеству. Однако у нас не так много времени, потому перейдем к делу. Что «Радослав», он же Ян Мазуркевич, полковник АК, командир службы «Кедыв», хотел передать через
— Ваша осведомленность позволяет предположить, что вы уже знаете то, что я хочу вам сообщить? Что ж, у вас действительно очень хорошая разведка.
— Мне интересно было бы услышать от вас, пани Ирма, для полной достоверности. Итак?
— Что ж… Я уполномочена предложить вам полную лояльность, вассальную клятву, если угодно так назвать, некоторой части АК.
— У нас уже есть полная поддержка Гвардии Людовой. И Люблинской администрации.
— Согласитесь, пан министр, ой, простите… Лаврентий Павлович, что, во-первых, Гвардия Людова пока что и числом и влиянием сильно уступает АК, а во-вторых, если вы столь осведомлены, то вам должно быть известно, что и среди людовцев далеко не все отказались от идеи «от можа до можа». И готовы добиваться своего, как говорят русские, не мытьем так катаньем — коммунистическая идея вовсе не исключает национализм?
— Странно слышать такое от офицера АК, где этот лозунг всегда был основным.
— Теперь нет. То, о чем я скажу дальше, не есть плод одних лишь размышлений, моих и моего мужа, но трезвая оценка ситуации, разделяемая некоторой частью АК. Сейчас не времена Батория и Яна Собесского, когда всё решали клинки храбрых рыцарей. И Польша уже не может быть державой, нравится это кому-то или нет. А малые страны могут выжить, лишь заручившись поддержкой кого-то из держав.
— И Польша до 1939 года тоже?
— Да. Разница была лишь в том, что мы выбрали того, кто далеко — Англию, Францию. Это давало нам иллюзию свободы — но делало врагами тех, кто рядом. И оказалось, что далекий покровитель не обязан вступаться, когда на нас нападут. А то, что Польша пыталась балансировать на чужих интересах, с легкостью меняя стороны, еще усугубило ситуацию, создав нашей стране репутацию крайне ненадежного партнера. Чем кончилось, известно.
— Ну, коммунисты говорили это с самого начала.
— Однако даже среди них не все забыли про то, что Смоленск и Киев когда-то принадлежали Речи Посполитой. И могу предположить, еще поднимут вопрос о границах. Знаете, пан министр, когда смерть смотрит в лицо, многое становится ясным. Там, в горящей Варшаве, мы спрашивали себя, отчего всё это стало возможным? Нация живет, когда есть люди, готовые умереть за нее. Когда есть еще больше людей, готовых сражаться за нее. И еще больше — тех, кто хотя бы ставит патриотизм выше собственного богатства. Когда таких людей, элиты по сути, много — нация расширяет границы. А когда их не хватает, наступает конец. Боюсь, что Польша сейчас близка к этому. И пытаться при этом еще стать державой — значит погубить и народ и страну. Вы знаете, что сейчас немцы взялись за настоящее истребление цвета польской нации — к западу от Вислы смертельно опасно быть просто образованным поляком, чем-то выше деревенского мужичья!
— Допустим. Но в политике нет места прекраснодушию и благородным порывам. В августе четырнадцатого было, и чем кончилось — Мазурскими болотами? Форсирование Вислы — это трудная операция. И цинично рассуждая, зачем СССР должен губить тысячи жизней своих солдат ради спасения тех, кто убивал нас в двадцатом? Ведь живы еще те, кто помнят, как ваши жолнежи тренировались в сабельной рубке на пленных красноармейцах. И что тогда не мы, а вы начали войну, захватив Киев и Минск. А публикуемые у вас карты, где польскими территориями были обозначены вся Украина и Белоруссия, да еще Псков и Смоленск? Попросту — какой наш интерес за наши потери?
— Слова вашего поэта: «Какой-то царь в какой-то год вручал России свой народ». Вы будете воевать не за наши, а за свои интересы?
— Новое царство Польское? И через сколько лет последует очередное польское восстание, которое мы должны будем подавлять?
— Знаете, пан министр, в чем причина всех революций? Когда «элита по сути», о которой было сказано, не совпадает с «элитой по положению». Или, как сказал ваш первый Вождь, «низы не хотят, верхи не могут» — это именно то. Ах да, еще «обострение бедствий», чтобы толпа с охотой сыграла роль массовки. Подойдет ли вам объяснение, что та часть «элиты по сути», от лица которой я говорю, предпочтет стать частью элиты имперской, ах, простите, СССР? Ну, а с теми, кто думает иначе, вы вправе поступить по всей строгости, в чем мы вам охотно поможем.