Северный пес
Шрифт:
— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила Джулия.
— Иногда мне кажется, я не смогу умереть, что бы ни случилось, — Пес то ли не слышал ее, то ли просто не намеревался давать объяснений. — Что бывает с человеком, когда Борон отворачивается от него?
— Он вряд ли даст бессмертие в наказание.
— Это смотря кому, — он вздрогнул и посмотрел на Джулию так, словно только что заметил ее. — Оделась бы ты, что ли…
Джулия почувствовала себя немного уязвленной. Любой другой мужчина на его месте сейчас пялился бы на нее во все глаза, вывесив
— Я еще не высохла.
— Ты будешь сохнуть полночи.
— Нет — если ты мне поможешь…
Он усмехнулся так, что стало понятно: он видел насквозь все ее уловки. Но вместе с тем была в его усмешке какая-то растерянность. Он сам никогда не сделает первого шага, с досадой подумала Джулия. Что это — принципиальность, рыцарство? Или обычная робость?..
…Они никуда не торопились. Давно уже спустилась непроглядная ночь, а они все лежали на берегу, укрывшись одним на двоих широким походным плащом. Джулия не видела лица Пса, слышала только его дыхание, рваное и хриплое. Он и в любви оставался таким же, как и в бою. Как будто в последний раз…
— Зачем ты делаешь это?..
— Что?
— Прикрываешь меня, — Джулия, наконец, решила, что наступил подходящий момент.
Последовала длинная пауза. Пес лежал неподвижно и вроде бы не собирался отвечать. Потом вдруг проговорил неохотно:
— Мне страшно смотреть на тебя…
— Что? — растерялась Джулия.
— Ты — женщина… — еще менее охотно сказал Пес. — Да, я знаю, знаю, ты — солдат. Но все равно женщина… тебе не место здесь. Сидела бы дома, вышла замуж, воспитывала детей… Зачем тебя понесло на войну?
— Не твое собачье дело! — взъярилась Джулия. Она ненавидела подобные разговоры — мол, женщине место на кухне, со стряпней и детьми. — И если только из-за того, что я баба… Подумаешь, рыцарь какой нашелся! Я и без тебя неплохо управлюсь!
— Да я не сомневаюсь, — совсем похоронным тоном отозвался Пес. — Не в этом, в общем-то, дело. Джули, я… — он запнулся на секунду и продолжил с тихой яростью. — Безымянный, не умею я говорить о таком, да и не хочу. Просто — знай: я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
Джулию, в которой все еще кипела злость, так и подмывало спросить, можно ли считать его последние слова признанием в любви; но она не стала спрашивать. Она понимала, что Пес говорил о другом… но уже то, что он заговорил о подобных вещах, признался, что есть, по крайней мере, один человек, небезразличный ему, было чуду подобно.
— Не хочешь… — буркнула она. — Зато, как я понимаю, хочешь убиться сам?
— Борон не примет меня…
— А тебе не терпится попасть к нему?
— Тебя когда-нибудь допрашивали с пристрастием? — вдруг совершенно обыденным голосом, хотя и очень тихо, спросил Пес. — Надеюсь, что нет. Может быть, это можно пройти, оставшись собой. Мне не удалось. Я сломался, Джули, и довольно быстро. Все, что от меня осталось — это развалины, которые еще ходят и говорят. Мне нечего делать на этом свете, но, как я уже говорил, Борону я не нужен. Это наказание за необдуманные
— Какое дело Борону до людских проклятий? — Джулии не нравился такой поворот в разговоре. С одной стороны, она была рада, что Пес разговорился; с другой стороны, на душе у него оказалось так черно, что она не имела понятия, как может помочь ему.
— Кроме Борона, есть и другие…
— Но…
— Нет смысла говорить об этом, — оборвал ее Пес. — Зря я начал.
— Не зря! — возразила Джулия. — Нельзя молчать бесконечно. Когда-нибудь нужно выговориться…
— Не нужно, — он зашевелился и приподнялся на локте, откинув плащ. — Пора возвращаться в лагерь, не находишь?
Джулия охотно осталась бы здесь и до утра, но он уже поднимался. Вероятно, он досадовал на то, что дал себе волю и разговорился, его злость всегда проявлялась в излишне резких и нервных движениях. Джулия чувствовала его напряжение даже в темноте. Она тихонько вздохнула, вылезла из-под плаща и тоже стала одеваться. Продолжать разговор, пожалуй, не имело смысла, а ведь у нее появилась масса новых вопросов!
По периметру лагеря шаталось такое множество часовых, что не наткнуться на одного из них было просто невозможно. Джулию с Пса окликнули из темноты и сразу после этого ткнули им под самый нос факел.
— Кто такие? — не слишком любезно поинтересовался подошедший человек в шлеме. Говорил он с сильным медейским акцентом. — Назовитесь.
— Свои, — в тон ему отозвался Пес, прикрыв глаза ладонью от света. — Дай пройти.
— Назовитесь! — на полтона выше повторил часовой. Он был из отряда, присоединившегося недавно, и поэтому не понял, кого на него вынесло. Свои уже предпочитали не связываться с Псом, если только на их стороне не было заметного численного перевеса.
— Мы из вольной сотни Даниэля Изолы, — Джулии не хотелось раздувать конфликт, и она поспешила опередить Пса.
— Наемники, — фыркнул солдат, перебивая. — Ваша принадлежность к вольному отряду не дает прав находиться за периметром лагеря с наступлением темноты. Назовите имена, я должен сообщить их начальнику караула. Таков приказ.
Пес, продолжая прикрывать лицо, сообщил, что он думает о приказе начальника караула и обязанностях часового, причем в таких выражениях, что Джулия даже почувствовала, как у нее вспыхнули щеки. А он сказал и пошел себе в лагерь, как ни в чем не бывало. Но не сделал и двух шагов, как обнаружил у своего носа клинок разозленного солдата.
— Стоять, собака! — прошипел медеец.
Пес притормозил, коротко глянул оружие у своего лица, небрежно отвел его в сторону, словно ветку дерева, даже не взглянув на солдата.
— Я не собака, я — Пес, — сказал он через плечо. — Можешь жаловаться командованию, сколько хочешь.
И пошел дальше. Часовой не стал его останавливать, даже и про Джулию позабыл. Та, решив не дожидаться, пока он оклемается от подобной потрясающей наглости, устремилась вслед за Псом.
— Нарываешься, — сказала она ему в спину.