Северус Снейп и Отвратное зелье
Шрифт:
Рассказывать про Дурмштранг весело — когда знаешь, что больше не надо туда возвращаться. Я и рассказывала. Про чумовых восточных немцев, про мою одногруппницу Цветану — обе ее бабки были вилами, и как от нее дурели мальчишки, это надо было видеть! — про анимагов-полиморфов, которых у нас было двое, про якутскую погодную шаманку… О Каркарове Снейп отказался говорить напрочь. А я за это не сказала ему, где находится Дурмштранг.
Тем не менее мадам Помфри попала в самую точку. Вечер воспоминаний у нас получился.
— …А у нас в группе учились братья-прибалты, умели вызывать бурю на море. Из рыбацкого рода, при
— Да, кстати о квиддиче. У нас на курсе была одна шайка, из… с другого факультета. Полные идиоты. Все время цеплялись ко мне: то стукнут сзади, то крысу дохлую бросят в котел, то имя мое переврут… Надоели страшно. Пришлось плеснуть им в пиво безадресного однополого приворота… Нет, вы не думайте, не длительного, всего на сутки. И не очень крепкого. Не знаю, как после этого прошла их дружеская вечеринка в узком кругу, но надеюсь, успешно! — он шкодливо ухмыльнулся.
— Но, сэр… — Я не знала, возмутиться мне или засмеяться. Ну ничего себе! И при этом человеке я стеснялась вспоминать, как прикололась над Поляковым! Вот тебе и закрытая английская школа… Но как, однако, схоже протекала наша трудная юность, и какие одинаковые идеи посещают начинающих зельеваров, когда их обижают!
— И я нисколько не сожалею. Эти четверо и были самые настоящие…
А вот это маггловское английское словечко я поняла, отрицать не буду. Ибо сказано: в любом чужом языке первыми обычно выучиваются самые грязные ругательства.
— Профессор!.. — укоризненно воскликнула я.
— Прошу извинить, — отозвался он без тени раскаяния. — Но вы просто их не знали, Ст… мисс Хитрых.
Он снова улыбнулся светлым воспоминаниям юности. Потом помрачнел.
— Конечно, когда они проспались, то скоро вычислили меня. А их было четверо… ну, или трое, четвертого можно было не считать… Жаловаться не пошли, никому не признались, что плохого им сделал Снейп, — он рассмеялся, цинично и громко, как подросток, и я вдруг ясно представила его пятикурсником. Честно говоря, не люблю таких пацанов. — Еще бы! Я потому и думаю, что опыт удался, уж очень они меня ненавидели, а молчали, как флоббер-черви в салате. Так никто и не узнал. Зато они сами со мной сквитались. Как у них принято, без взрослых. Один раз чуть не убили, а в другой раз…
Он оборвал себя, встряхнул головой. Быстро глянул в мою сторону — и тут же прикрыл глаза, тяжело дыша. Я сначала испугалась, но тут же поняла: защитная реакция легилимента, который не может закрыть воспоминание и боится, что его прочтут.
Да елки ж палки! И умела бы я, не стала бы его сейчас читать. Вот абсолютно не хочется знать, что за гадость сделали с ним его подопытные.
Я молча встала из-за стола, подошла к камину и пустила в него Маруську. Засиделась моя подруга в кошельке, пора ей погулять.
Буковые дрова занялись быстро, из камина поднялся рыжий свет. Оглянулась через плечо: Снейп сидел в той же позе, совершенно неподвижно, только губы дергались, будто от стреляющих болей.
Настасья, сказала я себе мысленно, посмотри внимательно на
Я проговаривала все это в уме, чтобы не дать себе воли — не разреветься и не броситься ему на шею. Потом спокойно спросила:
— Сэр, тут совсем темно, будем зажигать свечи?
— Свечи? — он тоже говорил совершенно спокойно. — Да нет, не надо, если вы не собираетесь читать.
Он тоже пересел в кресло. Помолчал и добавил, глядя в огонь:
— Спасибо, мисс Хитрых.
Мы посидели еще немного у камина. Я рассказала про Маруську: ложная кавказская саламандра, разводят в питомниках, почту носит… Он рассказал про свое огнеупорное зелье для рук… А потом я закрыла глаза и откинула голову на высокую спинку кресла. Прижала затылком заколку, она щелкнула, расстегнулась, коса упала и рассыпалась. Я наклонилась вперед, принялась ее раздергивать, чтобы заплести наново.
— Позвольте мне, — сказал Снейп…
Нет, не так.
— Дай-ка я, — сказал Снейп и поманил меня к себе…
Тоже не так. Этот английский… Одно отсутствие разницы между «ты» и «вы» придает почти любому диалогу отчетливый привкус бреда. А эти их фирменные короткие слова, на каждые три буквы по странице разъяснений в словаре Мюллера… Понятия не имею, как в данном контексте следует переводить «let me». Хотя, как ни переводи, предложение нахальное. При этом он сделал образцово каменную английскую физиономию, а жест, наоборот, был вполне фамильярным.
Но тогда я долго не думала. Просто вылезла из кресла и села у его ног.
Он взял заколку, дунул на нее и трансфигурировал в гребешок — маленький, длиннозубый, каким прически закалывают. Потом бережно вытащил одну прядь из моей косы и принялся расчесывать. От кончиков к корням.
Мне до сих пор жаль, что я не видела в это время его лица. Утешает одно: и он моего не видел.
Это продолжалось, наверное, около четверти часа. Косу мне расплели, расчесали, заплели в четыре пряди и снова закололи на затылке. Волосы у меня не такие длинные, как им следовало быть. В пятом классе нормальной школы я поссорилась с бабкой и остриглась почти под ноль. Бабка меня не наказала, не ругала даже, только сказала: придет день, пожалеешь. День пришел. Только к волшбе это не имело отношения.
А потом я села к нему в кресло, благо оно было размером с хороший кухонный диванчик. Устроилась под боком у профессора Снейпа и положила голову к нему на грудь. Как всю жизнь так сидели.
Он обнял меня за плечи. Я набралась храбрости и взглянула ему в лицо, освещенное пламенем. Осторожно коснулась щеки, отвела назад волосы. Те самые патлы Снейпа, над которыми глумились десятки поколений хогвартских выпускников.
У черноволосого зельевара были седые виски. Белые, будто соль.
— Ты завтра уедешь?