Северяне
Шрифт:
– Да кто ж еще – Всеволод прибрал! – громко и уверенно ответили они.
– Э, нет, там впереди косяка кто-то другой!
– А-а… – вспомнили под конюшие. – Помощницу нашел твой сын, княжна опять к нам заглянула в гости.
«Княжна? Княжна Черная?» Конюший подобрал повод и долго смотрел в ту сторону, где всадники скакали вокруг косяка.
Девушка весело перекликалась со Всеволодом, а Осмомысл стоял как вкопанный, не двигаясь с места.
«Когда и как они сдружились? – думал старик. – Дружба… Нет, не дружба это. Сын, вишь, за лесами, за долами нашел девицу в княжьем терему. Не дружба, любовь его привела
– Батько, – начал он твердо и весело, – Черная пришла!
– Вижу, – послышался недовольный голос, а лицо у Осмомысла как было, так и осталось каменным, даже тень не скользнула по нему.
Всеволод нахмурился: «Неужто отец не приветит княжну?..»
– Сын мой, – оборвал его размышления старик – иди займись своим делом. Я сам поговорю с княжной.
– Куда идти? Я все сделал, – тревожно спросил юноша.
– Иди, говорю! – сурово прикрикнул Осмомысл. – Там ждут тебя подконюшие!
Черная испугалась. Почему так мрачен старик? Зачем прогнал Всеволода? Она ловила на себе тяжёлый, пристальный его взгляд, чувствовала, как дрожат ноги. Хотела было отступить к двери, но не смогла, словно оцепенела, глядя на старика.
– Княжна сама нашла сюда дорогу? – спросил наконец конюший.
– Да, – тихо промолвила Черная и обрадовалась тому, что заговорила, услышала свой голос, потому что ей уже казалось, что под тяжелым взглядом старика она лишилась речи. – Я здесь не впервые…
– Знаю, – прервал ее Осмомысл. – За то хвала тебе. В нашей глуши не каждый разберется и в десятый раз. А ты всего второй раз здесь – и нашла нас. Да и с косяком управилась разумно. Но княжеская дочь должна помнить…
– О! Прошу вас! Прошу…
Черная протянула руки и так умоляюще посмотрела ему в глаза, что старик внезапно замолк, глядя из-под насупленных бровей. Потом опустил голову.
Боже всесильный!.. Эта девица… Она напомнила ему Роксану, ее печальное лицо, когда он уходил с купцами в дальний путь, ее нежные, матово-черные глаза. И волосы сбились на ясный лоб… Что это? Наваждение? Ведь не родня они, совсем далекие, чужие люди…
Княжна опустилась на колени. Глаза ее наполнились слезами.
– Молю вас, добрый человек, не вызывайте духа девы-лебедицы. Я и так наказана, так мучаюсь из-за несчастной той охоты…
– Какой девы? Какого духа? – удивился
– Помните, – плакала девушка, – тогда на охоте я убила лебедицу. Всеволод говорит, что то была не просто лебедица, а дева-лебедь.
– Ну и что же?
– Она теперь мстит мне, – всхлипывала Черная. – Все сталось так, как вы тогда вещали: налетел на меня злой коршун!
– О чем ты, княжна? Какой коршун? – недоуменно проговорил старик.
– Хозарин. Каган хозарский прислал сватов. У него право на меня. Отец сказал, что защитит меня, но я не верю: ему выгодно такое замужество, он не удержится, отдаст меня на чужбину.
– Отец? Князь? – еще больше удивился конюший. – Единственную дочь против воли ее хочет отдать на чужбину?
– Потому и сбежала сюда. Одна я, одинешенька. Была бы мать, была бы и защита. Но матери у меня нет. Ни близких, ни друзей, кроме Всеволода…
«Кроме Всеволода…» – повторил про себя конюший. – Так вот почему она здесь! Отец, значит, заодно с хозарами. И ради чего? Ради выгоды. Ну нет, мой враже! Этому не бывать! Здесь, в лесу, тебе до княжны не добраться!
Девушка видит; еще жестче, холоднее стал его взгляд. Еще горше она заплакала навзрыд:
– Вы не прогоните меня, добрый человек! Вы не откажете несчастной в пристанище…
«Да, – подумал старик, – назло тебе, князь, дам приют твоей дочери!» Он быстро поднялся с места и крикнул:
– Всеволод!
– Я здесь! – тотчас отозвался сын и распахнул дверь.
– Светлицу приготовь для княжны, – приказал конюший, – а мы с тобой здесь, в горнице, перебудем лето.
Черная просияла. На радостях хотела обнять старика, но убоялась его строгого вида.
Осмомысл велел обоим идти на подворье.
Оставшись один, он долго стоял в глубоком раздумье. Потом подошел к окну и стал смотреть в синеющую даль.
«Что ж, недруг мой! Выходит, настало мое время отомстить тебе. – Старик мысленно увидел далеко за лесами княжьи хоромы и гордого князя. – И над холопом сжалилась судьба. Больше двадцати лет ждал я случая. Подумать только – двадцать лет! И наконец дождался. Не ты, так дочь твоя попала в мои руки».
Конюший представил себе, как бегает, неистовствует князь в своих покоях, утратив из-за непокорства дочери такого выгодного зятя, как могущественный каган Хозарии, и зло улыбнулся в усы.
«Подержу здесь княжну подольше. – Лицо конюшего окаменело снова. – Как можно дольше! Пока хозары не утвердятся в мысли, что девушка исчезла бесследно. Пока не почернеет, князь, от горя твое жестокое сердце. А там – надежда на богов. Девушка доверчива, сама сюда прибилась. Быть может, дружба молодых и в самом деле увенчается любовью.
Вот это будет месть гордому князю! Полюбит его дочь простого холопа! Да еще моего сына!» Перед мысленным его взором встало гневное и испуганное лицо князя Черного. Злая усмешка снова появилась на губах старика, колючие слова теснились в голове.
«Что? Не нравится тебе, мой ворог? Дивишься, что так жестоко отомщен! А надругательство твое над нами не было жестоким? А неволя легче? А то, что я и сын мой уже двадцать лет холопы, загнанные на всю жизнь в лесную глухомань, навек одинокие? Это легче? Растоптал ты нашу жизнь, нашу волю и очаг. Так вот тебе расплата за надругательство, за изгнанье! И ты еще поплачешь, недруг мой! Отольются тебе мои слезы…»