Сеятели смерти. Задание — Токио

Айронс Эдвард Сидни

— Не хотите ли выпить, мистер Хелм? Я купила в, самолете набор на лотке беспошлинной торговли. Можем заказать в номер лед.

Я положил шляпу, пальто и конверт с бумагами на стул.

— Говорят, британцы предпочитают пить виски неразбавленным, так что не будем беспокоить администрацию. Если они в состоянии пить чисто виски, то и мне это под силу. ^

— Тогда возьмите на комоде початую бутылку «скотча» и два стакана. Обслужите нас, дока… я надену что-нибудь поудобнее.

Она запнулась на последней фразе. Я не удержался и бросил на нее пронзительный взгляд: всерьез ли она? То есть это одна из самых избитых фраз в мире. Ставлю пять против двадцати,

что Ева попросила Адама минутку подержать яблоко, пока она сходит и наденет что-нибудь поудобнее, хотя анналы уверяют, что в то время на ней не было ни лоскутка. Под моим взглядом Нэнси порозовела. Я усмехнулся.

— Ну конечно! Я ведь понимаю, что ваш пояс нестерпимо жмет, — я снова по-волчьи осклабился, взял с кровати зеленые нейлоновые одеяния и с поклоном передал ей. — Разумеется, мы не потерпим, мэм, чтобы ваши страдания продлились хотя бы минутой больше, чем это необходимо.

Она взяла белье и, постояв в нерешительности, направилась к ванной. Потом резко обернулась.

— Черт вас возьми! — бросила она. — Нечего насмехаться над девушкой только потому, что она не привыкла, как вы, к частым разъездам и плохо знакома с гостиничным бытом.

Она прошествовала к шкафу, положила белье внутрь, закрыла дверцу и снова обернулась ко мне.

— Ну вот и все, мистер Хелм, если вам так приятнее. Семейная Библия и прочие бумаги вон там на столе. Можете приступать к их изучению.

Я почувствовал себя так, точно меня укусил слепой новорожденный кутенок. Она-то настроилась по-быстро-му провернуть этот банальный ритуал — спиртное, полупрозрачная ночнушка и прочая, — но я оскорбил ее, не врубившись в ситуацию и не выказав ей подобающего уважения. Я совершил ошибку. Я отнесся к ней, как к опытной агентше, достаточно часто прибегавшей к помощи секса, и потому способной немного позубоскалить над этим, она же явно была новичком и воспринимала все происходящее с убийственной серьезностью, ожидая от меня аналогичного отношения.

Я почувствовал себя ужасно неловко, словно меня застукали в момент совращения малолетней, и заявил грубовато:

— Перестаньте! Вы же прекрасно понимаете, что я пришел сюда не Библию читать! — и осекся. Она не улыбнулась и не вымолвила ни слова. Ее глаза смотрели на меня с неумолимой враждебностью. Я поспешно добавил — Ну ладно, ладно, не кипятитесь! Библию, Библию…

Нэнси еще была не до конца уверена, что я не отколю какую-нибудь грубость, и я заметил, как разгладилось ее лицо, когда я отвернулся. Я подошел к креслу и, развернув его к столу, сел спиной к ней. Через какое-то время я услышал, как она выдохнула и издала своего рода извиняющийся смешок, точно ничего страшного и не произошло, раз я решил вести себя как паинька. Нэнси закопошилась у комода, раздалось бульканье, потом она подошла с двумя наполненными стаканами и передала мне один.

— Вот ваше виски, мистер Хелм.

— Благодарю!

Она взяла мой коричневый конверт.

— Это ваши бумаги? Не возражаете, если я взгляну?

— Сделайте одолжение.

Она отправилась к большому креслу в углу, села и поставила свой стакан на край стола. Я заметил — ибо у нас вырабатывается привычка при определенных обстоятельствах замечать такие мелочи, — что к виски она не притронулась. Я взял свой стакан, краешком глаза наблюдая за ней. Она в этот момент зажигала торшер и, казалось, не замечала меня. Потом раскрыла конверт, не выказывая ни малейшего интереса к тому, отпил я из стакана или же умирал от жажды.

Разумеется, спиртное не обязательно должно было быть отравлено—

на этот раз. Возможно, ей хотелось познакомиться со мной поближе, чтобы завоевать доверие— это сближение могло произойти, скажем, на ближайшей кровати, — прежде чем захлопнуть мышеловку. Но даже если в виски был подсыпан наркотик, мне ничего другого не оставалось, как только послушно выпить его залпом, в надежде, что проснусь в нужном адесре — желательно в Шотландии — и что между мной и девушкой, которой я должен был ассистировать, и человеком, которого нам обоим вменялось ликвидировать, было бы как можно больше заборов, решеток и запертых дверей.

Я решил про себя: хватит тянуть время, но отвратительное ощущение неопределенности продолжало мучить против моей воли. Так всегда бывает перед тем, как собираешься необратимо ввергнуть себя в пучину рискованных действий. Всегда свербит вопрос: «А верно ли я оценил ситуацию»? Я все думал о том, что Бьюкенен, как и другие до него, считавшие себя — справедливо или нет, это другой вопрос— не менее хитроумным, чем я, оценили ситуацию неверно. Иначе и быть не могло. Ведь они мертвы. Я попытался ободрить себя мыслью, что каждый из них после поимки прожил еще достаточное время, чтобы успеть подхватить суперзаразную болезнь, но почему-то от этой мысли будущее не представилось более радужным.

Я нянчил стакан в ладонях, грел его, точно в нем было налито редкое бренди длительной выдержки, и притворялся, будто разглядываю бумаги на столе. Потом я поднес стакан к губам. Девушка была поглощена чтением какой-то фотокопии. Я приготовился отпить виски. Меня спасло отсутствие льда и то, что я слишком долго тянул время. Как только жидкость коснулась моих губ, я почувствовал неуловимый запах, струящийся с поверхности нагретого алкоголя. Если бы содержимое стакана оставалось холодным, я бы не учуял этот цветочный аромат, который никогда не исходит от хорошего шотландского виски, как, впрочем, и от дрянного.

Неуместный в этом стакане аромат отдавал фиалками. И тут я понял, с чем имею дело. Мы впервые обнаружили это зелье пару лет назад в вещах задержанного нами агента с той стороны: нечто очень замысловатое, изготовленное их смышлеными химиками— бесцветная, безвкусная жидкость без запаха, полностью растворяющаяся в воде или алкоголе. Вещество было достаточно летучим, так что если бы медицинские эксперты, задействованные в том деле, не соблюли необходимые предосторожности и не работали с похвальной поспешностью, они бы ничего не обнаружили ни в остатках жидкости на дне стакана, ни в организме бедняги, выпившего эту жидкость. Действующее практически мгновенно, вещество называлось «петрозин-К.».

Потенциально «петрозин-К.» мог стать незаменимым оружием в их арсенале средств для проделывания всяких грязных штучек, и он, по-видимому, прошел все необходимые лабораторные тесты. Однако при использовании в полевых условиях, как и многие другие новейшие химсредства, «петрозин» обнаружил существенный изъян: он обладал недостаточной стойкостью. Хотя, как можно предположить, ученые провели всевозможные испытания на его чувствительность к воздействию света, изменению температуры и взбалтыванию, когда их агенты при выполнении заданий стали перевозить его, он легко распадался и вступал в реакцию с собственными продуктами распада весьма странным образом. Своих свойств он не утрачивал, однако возникали следы ароматических соединений — по терминологии химиков, сложные эфиры, — придававшие ему легко опознаваемый запах, который какой-нибудь шибко романтический чудак мог бы уподобить аромату фиалок.