Сейчас вылетит птичка!
Шрифт:
— Зимой бродягой жить не очень забавно, — ответил Генри. Он подержал Анну за руку, а после без всякой трепетности высвободил свою ладонь.
— Зимой я бы перебралась во Флориду, — предложила вариант Анна. — Ночевала бы на пляжах и воровала апельсины.
— На одних апельсинах долго не протянешь, — отрезал Генри как настоящий мужчина, давая понять: о жестокости мира он знает куда больше.
— На апельсинах и рыбе. Я своровала бы крючков на десять центов из скобяной лавки, леску нашла бы на помойке, а грузило сделала из
В самой середине парка стоял фонтан, а на краю его чаши сидело существо, похожее на горгулью. Но вот оно слезло с чащи и оказалось человеком. Мужчиной.
Ожив, фигура превратила парк в черную реку Стикс, а огни гаража — в Райские врата, далекие-предалекие.
Генри тут же поник плечами, ощутив себя неуклюжим мальчиком, надежности в котором не больше, чем в шаткой приставной лестнице. Собственная белая сорочка показалась ему маяком, влекущим воров и безумцев.
Он посмотрел на Анну — та обратилась в перепуганную курицу. Руки девушки метнулись к маминому ожерелью на шее. Орхидеи, казалось, сковали ее движения, словно тяжкие гири.
— Постойте… Прошу вас, постойте, — негромко просипел мужчина. Пьяно откашлявшись, он жестом попросил пару остановиться. — Ну пожалуйста… Всего на секунду.
В груди у Генри набухло тошнотворное возбуждение от предчувствия близкой драки, и он неопределенно поднял руки — то ли для удара, то ли изготовившись сдаться.
— Опустите руки, — попросил человек. — Я лишь хочу поговорить. Грабители уже давно спят, и по улицам в это время бродят только пьяницы, скитальцы и стихоплеты.
На нетвердых ногах он приблизился к Генри и Анне. Поднял руки, желая показать свою абсолютную безобидность. Низкорослый, костлявый, одежду он носил дешевую и мятую, словно старая газета.
Мужчина запрокинул голову, как бы подставляя хлипкую шею под удар и готовясь принять смерть от рук Генри.
— Здоровый юноша вроде вас, — вяло улыбнулся бродяга, — убьет меня двумя пальцами.
Похожий на черепашку, он пучил глаза, ожидая: поверят ему или нет.
Генри медленно опустил руки — опустил руки и бродяга.
— Чего вы хотите? — спросил Генри. — Денег?
— А вы разве их не хотите? Их хочет каждый. Бьюсь об заклад, и ваш старик не прочь их еще потранжирить. — Мужчина хихикнул и передразнил Генри: — Чего вы хотите? Денег?
— Мой отец не богат, — ответил Генри.
— Мои жемчужины не настоящие, — совсем неподобающим своему положению тоном отрывисто пролепетала Анна.
— О, смею думать, они вполне себе настоящие, — ответил незнакомец и слегка наклонился к Генри. — А ваш отец вполне богат. Лет эдак на тысячу ему денег, может статься, не хватит, но сотен на пять — очень даже.
Он покачнулся. Его подвижное лицо отразило быструю смену чувств: сначала стыд, презрение, каприз и, наконец, великую
— Стэнли Карпински, так меня звать. Не надо мне ваших денег и жемчугов. С вами я хочу лишь поговорить.
Генри обнаружил, что не может избавиться от Карпински, не может не принять его руки. Для Генри Дэвидсона Меррилла Стэнли Карпински сделался человеком драгоценным, кем-то вроде маленького божества парка, сверхъестественного существа, которое умеет заглянуть в тень и видит, что кроется за каждым кустом или деревом.
Казалось, Карпински, и только Карпински, может безопасно провести Генри с Анной сквозь парк.
Ужас Анны превратился в истерическую дружелюбность, и когда Генри пожал Карпински руку, девушка воскликнула в ночь:
— Боже мой! Мы уж было подумали, что вы грабитель или еще кто!
Она рассмеялась.
Карпински, окончательно уверившись, что ему доверяют, внимательно оглядел наряды новых знакомых.
— Король и королева вселенной — вот как она вас назовет, — сказал он. — Ей-богу, так и назовет!
— Простите? — не понял Генри.
— Моя матушка именовала бы вас так, — пояснил Карпински. — Увидит вас и решит, что прекраснее вас никого не встречала. Моя матушка — маленькая полячка, всю жизнь мыла полы. Ей даже не хватало времени встать с четверенек, чтобы выучить как следует английский язык. Вас она приняла бы за ангелов. — Карпински поднял голову и вскинул брови. — Не пройдете ли со мной и не позволите ли ей взглянуть на вас?
Вслед за страхом пришла вялость и безвольность, которая позволила Генри и Анне принять необычное приглашение Карпински. И не просто принять, но принять с охотой и огоньком.
— Ваша мать? — пролепетала Анна. — С большим… нет, с огромным удовольствием повидаем ее.
— Конечно… А где она? — спросил Генри.
— Всего в квартале отсюда, — сказал Карпински. — Пойдем к ней. Она посмотрит на вас, и можете идти куда угодно сей же момент. Это займет у нас минут десять.
— Согласен, — ответил Генри.
— Ведите, — сказала Анна. — Как забавно.
Карпински еще какое-то время смотрел на пару. Потом достал из кармана папиросу, согнутую почти под прямым углом, и, даже не выпрямив ее, закурил.
— Идем, — сказал он резко и отбросил спичку. Генри и Анна последовали за ним быстрым шагом, а Карпински уводил их прочь от огней гаража — в сторону боковой улочки, освещенной едва ли лучше самого парка.
Генри и Анна шли за Карпински след в след. Из-за необычайности его просьбы, из-за темноты парка им казалось, будто их несет сквозь темный вакуум космоса прямо к Луне.
Достигнув самого края парка, необычная процессия пересекла улицу. Та казалась мрачным тоннелем, ведущим сквозь кошмар и связующим две точки света, уюта и безопасной реальности.