Сейф для колбасы и сыра

Акимова Мария

От группы тяжело дышавших мужчин отделился главный. На глаза надвинут капюшон. Под носом – усы. Сказал депутату: при камерах общаться не будет. Отошли в сторону. Долго говорили вполголоса. С каждой фразой, произнесенной усатым, строгость сходила с физиономии чиновника. Потом и вовсе возникла какая-то ласковость.

Разговор закруглился рукопожатием.

Все разом засобирались.

Уехал катафалк на другой заказ. Затем Обещалов с помощниками. Следом репортеры.

Исчезли здоровяки в куртках.

Остались мятый снег, покосившийся крест и семья Тетёхиных.

5

Темнота

густела. Когда солнце совсем скрылось за кладбищенским забором, пошел снег. Ирина Семёновна сидела прямо на мерзлой земле, облокотившись спиной о гроб. Она не замечала ни мрачного пейзажа, ни крепкого мороза, ни нового сторожа, который прибегал уже несколько раз, чтобы предупредить: кладбище закроется в семь, и к этому времени ни вдовы, ни гроба тут быть не должно.

Она никак не могла поверить, что их с мужем бросили, словно ненужные вещи. Горе, притупленное дневными хлопотами, обступало ее, ложилось на плечи, сжимало горло. В голове роились мысли-снежинки: «Завтра Рождество, хоронить не положено. Везти Гену обратно в морг – значит, заказывать еще один катафалк. Где взять деньги? Найти лопату, рыть яму самой… Даже до утра не управлюсь, да и сторож не даст самовольничать. Хоть бы насмерть замерзнуть, и конец мучениям…»

Вдруг впереди обозначилось какое-то шевеление. Ирина Семёновна пригляделась: то, что поначалу она приняла за могильный памятник, оказалось чьей-то спиной. Заморгала, может, от нервов почудилось? Что за чёрт!

И, правда, он самый.

Потихоньку крался на своих копытцах.

Пятачок, козлиная бородка, рожки. Как с картинки сошел.

Протянул лохматую лапу, а в кулаке – золотые зубы:

– Вот, у мужа твоего в морге вытащили. Я забрал, – подмигнул черт. – Люди обыкновенно думают, что с мертвого взять? А ведь нынче человеческое тело – ценный товар. Яички не принес. Противно.

– Какие еще яички? – подскочила Ирина Семёновна.

– Какие-какие. Мужнины. Студенты-медики теперь по ним учить анатомию будут.

– Так почему ж меня не спросили? – продолжала удивляться вдова.

– Им не нужны разрешения, – сказал бес, обнажая клыки. Смешно ему, какая Тетёхина темная. – По закону будущий покойник еще до смерти должен к нотариусу сходить и бумажку на неприкосновенность тела заверить. Документа нет, и яичек нет.

Ирина Семёновна не нашлась, что ответить.

– Да ты не горюй, они ему столько лет были без надобности. Зато глазные яблоки оставили. Тут тонкий расчет, – принялся разъяснять рогатый. – Родные же в рот и в штаны мертвецу не полезут. Вот и обдирают его санитары как липку… Ну что ты вздыхаешь? Сама мужа убила, за то тебе и мучения.

– Не убивала я его! – возмутилась Тетёхина и плюнула в свиное рыло.

Черт прихватил лапой снег. Не торопясь, отерся:

– Вот это зря. Я же с тобой по-хорошему.

Помолчали.

– Семёновна, ты из чего суп варила?

– Так Гена не от отравления помер. Сердечный приступ.

– Приступ, как же. Из чего суп был, спрашиваю? – не унималась морда.

– Куриный, вроде.

– А вода? Ее ты где взяла? У вас же в кранах из-за аварии пусто было.

– Так у меня осталось пару баклажек в кладовке.

По недоуменному выражению лица Ирины Семеновны черт понял, хватит с нее намеков:

– Ты ж бутылки перепутала. Взяла ту, что со святой водой. Это мужа твоего

и убило. Тьфу! – сплюнул черт. – Слушай внимательно. Полтора года назад Гена подкараулил меня ночью на кладбище. Схватил за хвост и силком потащил в сторожку. Посадил за стол, налил водки. Стали пить. Первый стакан, второй, третий. Мне хоть бы хны. На него смотрю – глаза уж мутные. Чего ты меня приволок-то сюда, спрашиваю. У него язык заплетается. За годы работы на кладбище, мол, уйму денег скопил: творилось тут всякое, и разные личности за молчание платили пачечками. Очередную получит и в кресле прячет, чтоб ни ты, ни домушники не нашли. Говорит, все отдам, только сына моего с того света вытащи. Я аж водкой поперхнулся. Кашлял-кашлял, потом ответил: «Извини, но это не в моей компетенции. Да и не нужны мне деньги. Для нас, бесов, главный товар – человеческая душа». Он взъерепенился. В потолок пальцем тычет: «А в чьей компетенции? А-а-а-а-а? Егошней что ли?! Так он же сам… Са-а-а-а-ам! Сына у меня отнял!» Все рыло мне слюной забрызгал. Вдруг умолк. Выпили еще. Тут-то Василич и ляпнул, мол, будь он в моей шкуре, вернул бы сына обратно. Я говорю, ну воля твоя.

Он тогда до того упился – уснул мордой в стол. Только захрапел, я и дал деру. Утром твой Гена очнулся, а он уж никакой не Гена, а черт. Как заказывал.

– Черт?! – не поверила своим ушам Ирина Семёновна.

– Не совсем. Обращение требует времени. Может год длиться, а может десятилетия. Всё зависит от самого человека. Некоторые до того прогнили, что и без свиного рыла – бесы. Твой, например, долго сопротивлялся. Даже пачечки брать перестал. Но рога всё равно полезли. Вот он и нацепил шапку.

– А в морге как же, рогов не заметили?

– Туда, Семёновна, и не таких привозят. Санитары ко всему привыкли, – осклабился черт. – Ну ты слушай. Скоро Василич понял, что при виде святых ликов ему худо делается. Иконы твои в гараж снес, а тебе наплел, что продал. Церкви за километр стал обходить. Ночами по кладбищу шастал: меня искал, чтоб отменить обращение. Но я уж наученный, больше ему на глаза не попадался. Да и не в моих это силах.

Со дня на день у него должны были копытца отрасти. Не успели. Ты супчиком покормила, он и помер.

Ирина Семёновна хлопала глазами. Не знала, верить черту или нет. Одно его присутствие допускало, что сказанное им было правдой.

Вдова обернулась к гробу, отодвинула крышку – ладно, не заколотили. На красном атласе белело не лицо – застывшая маска. В сумме лба, век, опущенных уголков губ читалась отрешенность и нездешняя успокоенность. Женщина провела рукой по макушке мужа. Пальцы нащупали остатки спиленных рогов.

– Сама что угодно бы сделала, чтоб сына вернуть, – подумала Ирина Семёновна. Вслух сказала:

– Мне плевать, что он чертом стал. Лопаты достать сможешь?

– Вот еще, руки марать, – скривился бес. – Лучше отвезем гроб к зданию правительства – губернатору под нос, пусть разбирается.

Ирина Семёновна уставилась на черта. Может, ослышалась?

– Давай сами тихонько схороним… Устала я горе напоказ выставлять. Да и как мы в «Жигули» целый гроб уместим? Еще и ехать до другого города часа два, не меньше. Ночью на трассе боязно, я за рулем столько лет не сидела.

Проваливаясь тоненькими ножками в снег, черт подошел к гробу. Взвалил его на спину, покряхтел: