Сейф за картиной Коровина
Шрифт:
– Эй, ты!
– Вы мне? – спросила она, оборачиваясь на голос.
– Тебе! Это мой участок, я здесь работаю!
– Не волнуйтесь, я…
Щуплый мужичок, похожий на недокормленного подростка, грубо перебил ее:
– А ты думала, я просто смотреть буду? Ты меня только раскипяти, еще и по шее дам! А ну-ка, мотай отсюда!
Дайнека еле сдержалась, чтобы не расхохотаться. Ее приняли за квартирного воришку-«форточника».
– Не беспокойтесь, я перейду на другой участок, – пообещала она.
– Здесь
– Поговорю, – пообещала Дайнека и зашагала к метро.
Домой она вернулась с чувством полного удовлетворения. Достала из сумки блокнот и вычеркнула имя Щелкунчика. Впрочем, ей и раньше не удавалось представить Нину рядом с таким балбесом.
Тишотка, переминаясь с лапы на лапу, уже изучал дверную ручку. Через минуту они уже прогуливались по двору.
Дайнека обвела глазами окна дома. Темно. Но во втором этаже, как всегда, светлел силуэт.
«Розовая Роза… Опять Вася задерживается».
Створка открылась, и женщина, перевесившись через подоконник, негромко сказала:
– Позвоните мне, когда будет время.
– Что-то срочное? – спросила Дайнека.
– Нет, – рассмеялась Розовая Роза, – просто поболтаем.
Глава 16
Вопросы без ответа
Хорошая жена на все смотрит глазами мужа. Аэлита Витальевна была хорошей женой.
Направляясь после работы к ее дому, Дайнека знала, что перед ней стоит неразрешимая задача: поговорить с хозяйкой наедине. Семен Семеныч, сожитель Аэлиты Витальевны, значился в блокнотике под четвертым номером, а значит, не должен был слышать, о чем она говорит с матерью Нины.
Об этом Дайнека думала, оставляя машину во дворе, и потом, поднимаясь по лестнице на четвертый этаж хрущевки, в квартиру Аэлиты Витальевны.
Откуда-то сверху доносился густой нахрапистый бас:
– Я тебе сказал, что в следующий раз траекторию полета высчитывать не буду. Приду и набью морду. Понял?
– И все-таки я бы вам настоятельно посоветовал разобраться, посмотреть, прикинуть. Клянусь честью, это не я! Может быть, из окна Кошкиных нечаянно выронили. У них очень непослушные детки. Между нами говоря, сволочи, а не дети.
Дайнека узнала голос Семен Семеныча. Тот оправдывался, доказывая свою непричастность к проступку. Его оппонент не верил.
– Ты, морда очкастая, не гадь на детей! Последний раз предупреждаю: еще раз обольешь краской машину, приду и узлом завяжу. Понял?
– Понял, – с готовностью ответил Семен Семеныч.
Дверь захлопнулась. Мимо Дайнеки вниз по лестнице сбежал здоровенный мужик в белой футболке.
Дайнека подошла к двери и нажала кнопку звонка. Ей долго не открывали. Потом щелкнул замок, и
– Ах, это вы, Людочка… Проходите быстрей.
Дверь за ней захлопнулась немедленно.
– …я говорила тебе, Сема, что когда-нибудь тебя поймают. Это дорогая машина. Он сразу понял, что краску вылил ты. Машина стояла под нашими окнами…
– Литочка! – крикнул Семен Семеныч, заглушая последние слова Аэлиты Витальевны. – К нам Людмилочка пришла! В гости!
Он скрылся в дверном проеме.
– Проходи, Людочка, я так рада тебя видеть.
Аэлита Витальевна выглядела похудевшей и усталой. Под глазами набухли болезненные подушечки.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Дайнека.
– Не знаю, – беспечно отозвалась женщина. – Мне теперь все равно.
– Это неправильно, – сказала Дайнека.
– Что неправильно, деточка? – уточнила Аэлита Витальевна.
– Неправильно хоронить себя заживо.
– Неправильно хоронить своих детей, – поправила ее Аэлита Витальевна. – Неправильно жить вместо них. Вот… – сказала она, опускаясь в кресло.
Дайнека согласно кивнула.
– Мне нужно кое о чем спросить у вас. Мы долгое время не виделись с Ниной, и я ничего не знала…
Она не договорила. Убедившись, что Аэлита Витальевна спокойна, продолжила:
– Расскажите мне, как она жила в последнее время.
– Как жила… – эхом отозвалась женщина. – Я сама не знала, как она жила в последнее время. С работы возвращалась поздно. Со мной почти не разговаривала. Иногда звонила, предупреждала, что ночует у подруги или в своей квартире. Я волновалась, звонила ей, проверяла. А Нина отключала телефон. Мы совсем перестали понимать друг друга.
– Вопрос, который я хотела задать… – Дайнека запнулась. – Помните, когда умерла Эльза Тимофеевна, Нина встречалась с парнем, его Лехой звали. Вы не знаете, когда они расстались?
– Ты про художника спрашиваешь?
– Про скульптора, – уточнила Дайнека.
– Какая разница… – бесцветно отозвалась Аэлита Витальевна. – Здесь я его не видела, не приходил. Был один, красивый такой, спортивный. Нина говорила, он был другом того художника.
– Вы думаете, она с ним встречалась?
– Да, какое-то время, недолго. А после того, как поменяла работу, он исчез, и мы больше не говорили о нем.
Дайнека вспыхнула нетерпением, переходящим в отчаяние:
– Как его звали?
– Не помню. По имени Нина его не называла, каждый раз по-новому – то «милый», то «дурачок»… Ты хорошо ее знаешь. Выдумщица. Да и недолго все это было.
– А Леха?
– Что?
– Леха больше не появлялся?
Аэлита Витальевна пожала плечами:
– Звонил как-то, жаловался, что Нина не отвечает на его звонки. А что я могла сделать… Она и мне не отвечала.