Сезон любви
Шрифт:
– Ну что, едешь? – спросил Майлз, встряхнув тонким ломтиком ветчины с изяществом королевы, расправляющей носовой платок. Явно хотел выглядеть забавным. – Привезу тебя домой еще до возвращения Кейда. Скажем, часа в три.
– Я бы с удовольствием, но не могу, – произнесла Рената извиняющимся тоном.
Она бы в жизни не призналась, что ее удерживает: боязнь неодобрения Сьюзен Дрисколл.
– Как хочешь.
У Ренаты заболела голова. Подумать только, одиннадцать часов утра, а уже столько всего навалилось! Сьюзен со своим списком, отец и его странное одобрение… Они думают, что могут ею управлять. Ну нет, фигушки! А хуже всех Кейд. Пообещал, что пойдет с ней на пляж, а сам смылся. Наверное, в эту минуту Рената выглядела очень решительно, потому, что Майлз спросил:
– Сделать тебе сандвич?
– Да. Я еду.
11.45
Почти полдень, а еще столько нужно сделать!
А сейчас соус айоли. Чеснок, яичные желтки, чуточку дижонской горчицы. Маргарита взбила смесь в миксере до ярко-желтого цвета, добавила ровной тонкой струйкой оливковое масло. Вот оно, волшебство кулинарии: получилась эмульсия, густой чесночный соус, похожий на майонез. Соль, перец, сок из половинки лимона. Маргарита выложила айоли в чашку и закрыла пищевой пленкой.
Маринад для говядины дался ей с трудом. Маргарите нездоровилось, лоб горел, во рту пересохло, время от времени ее бросало в жар. Она взбила оливковое масло с красным винным уксусом, сахаром, хреном, горчицей, солью и перцем и вылила смесь в неглубокую посудину с вырезкой. Потом вдруг ее взгляд затуманился, перед глазами поплыли желтые и серебристые круги.
«Я не вижу! – подумала она. – Почему я ничего не вижу?» Часы отбили полдень, обезьянка внутри деловито прозвенела тарелками. Пока вокруг грохотали двенадцать ударов, как старинные китайские вазы, падающие на кафельный пол, Маргарита поняла, в чем дело. Она с утра ничего не ела. Столько хлопот, и всего лишь две чашки кофе. Значит, эти неприятные симптомы возникли не из-за рака мозга, болезни Альцгеймера или бокового амиотрофического склероза. Вообще-то Маргариту мало пугали заболевания – в ее жизни не было ничего такого, ради чего стоило за эту самую жизнь цепляться. Впрочем, предстоящий ужин подарил луч надежды, и у Маргариты отлегло от сердца, когда она поняла, что не болеет, а только голодна. Она достала из кладовки коробку с пшеничными хлопьями, насыпала в молоко. Еда, холодная и хрустящая, доставляла удовольствие. Бой часов прекратился. Маргарита поморгала, пытаясь сфокусировать взгляд, и решила, что у нее, похоже, солнечный удар, несмотря на героические усилия широкополой шляпы. Потом запила хлопья стаканом воды. Ехать на «Травяную ферму» не хотелось. Может, поступиться качеством и купить травы, козий сыр, яйца, спаржу и цветы в супермаркете? От одной мысли об этом она рассмеялась.
«Мне нужно прилечь. Не буду пока ни о чем думать».
Было так жарко, что Маргарита скинула одежду и осталась в трусах и лифчике, предварительно дважды, а то и трижды проверив, плотно ли задернуты жалюзи. (Она опасалась, что почтальон, как обычно, придет не вовремя.) Тем не менее лежать раздетой на кровати, словно готовый к вскрытию труп, показалось Маргарите не совсем приличным, и она укрылась летним одеялом.
Она слишком много расхаживала на августовской жаре. Вдобавок ничего не ела и не пила. А еще вспоминала. Наверное, вредно возвращаться в прошлое и мусолить в памяти былые дни. За все четырнадцать лет Маргарита не думала столько о прошлом, сколько за последние двенадцать часов. Глупо и непродуктивно, ведь она давно поняла, что размышления об утраченном приносят только страдания. Однако сегодня правила были нарушены, а логика бездействовала. Сегодня Маргарита думала о прошлом и о том, что вечером, возможно, расскажет все Ренате. Как ни странно, Маргарита вдруг испытала гордость. Гордость за то, что выжила и лежит на кровати.
Ресторан проработал четыре лета подряд, прежде чем Маргарита твердо встала на ноги в прямом и в переносном смысле. Она потратила тысячи долларов, чтобы заведение выглядело так, как ей представлялось, то есть уютно, стильно, изысканно. Маргарита хотела создать атмосферу, где бы сочетались новая для нее эстетика Нантакета – богатейшая история города и дикая, первозданная красота пустошей, пляжей и моря – и элегантная утонченность Парижа. По настоянию Портера Маргарита оставила необработанную кирпичную стену (он утверждал, что подобный дизайн служит веским доводом в пользу приобретения той или иной квартиры на Манхэттене) и переделала камин в баре, установив вместо
Усилия не прошли даром. Помещение изменилось, стало стильным и уютным. Маргарита любила бар, любила камин и два кресла, где везучие (и проворные!) клиенты могли устроиться с коктейлем и книгой по истории искусств или романом Сидони-Габриель Колетт [13] , взяв томик с полки встроенного шкафа. Маргарите нравился обеденный зал, выкрашенный в глубокий красный цвет, и она надеялась, что посетители будут соперничать за три самых желанных столика – два у окон, выходящих на Уотер-стрит, оба рассчитаны на две персоны, и один побольше, у западной банкетки.
13
Сидони-Габриэль Колетт (1873–1954) – известная французская писательница, член Гонкуровской академии.
Но, несмотря на то что все было сделано со вкусом и в точном соответствии с требованиями Маргариты, жители Нантакета приняли ресторан не сразу. Вначале на Маргариту смотрели как на человека случайного. Подумаешь, какая-то новомодная кулинарка непонятного происхождения. Француженка? Нет, но любит вставлять в разговор претенциозные французские словечки и говорит с заметным акцентом. Может, она из Нью-Йорка? Ну да, работала там в ресторане «Ла Гренуй» (кое-кто даже утверждал, что помнит ее по тем временам, хотя Маргарита никогда не выходила в зал к посетителям) и училась в Кулинарном институте, но на жительницу Нью-Йорка не похожа. В общем, единственным Маргаритиным достоинством казались ее отношения с Портером. В местном светском обществе Портер Харрис считался видной фигурой. Он снимал один и тот же дом на Поплис-роуд с тех пор, как в начале шестидесятых окончил колледж. Когда Портер говорил, люди его слушали: обаятельный и компанейский, он мог в одиночку спасти вечеринку и, кроме того, славился экстравагантным вкусом в искусстве, еде и женщинах. Он утверждал, что может весь день смотреть на Боттичелли и Рубенса, а вечером любоваться Фрагонаром и французским рококо. Для него не существовало ничего слишком дорогого или слишком красивого. И вот этот человек заявил, что «нашел в Париже подлинную драгоценность», подразумевая под драгоценностью Маргариту.
Ресторан «Зонтики» назвали в честь картины Ренуара. Первые два лета над баром висела хорошая репродукция; когда ее связь с названием стала очевидной, Маргарита заменила картину более интригующим, но тоже с зонтиками, полотном работы местного художника Керри Холлэма. В ресторане предлагали ежедневные комплексы меню из шести блюд, все за тридцать два доллара, не считая стоимости вина, и эта цена смущала людей. Неужели ужин стоит таких денег? Первые несколько лет зал заполнялся только благодаря Портеру. Он приглашал в ресторан обитателей Манхэттена, коллег-ученых, интеллектуалов, артистов, отдыхающих от Бродвея, художников из деревушки Сконсет, располагающих значительными фондами, и богачей, которые следили за вышеперечисленными, дабы не пропустить модные тенденции. После одного, второго, а затем и третьего лета все, кто опасался разочароваться в еде, вдруг поняли, что тревоги напрасны. Эта непостижимая женщина, может, и выглядела довольно заурядно (по мнению женщин; мужчины отзывались о ней гораздо лучше, увидев в крепкой Маргаритиной фигуре и роскошных длинных волосах воплощение матери-земли), но как же она готовила!
Покорение Нантакета оказалось нелегким делом, однако на четвертый год это все-таки произошло. На выходных ресторан всегда был полон, и у Маргариты появились постоянные клиенты, которые приходили по крайней мере два раза в неделю. Бар работал с половины седьмого (иногда к открытию у входа собиралась очередь из желающих посоперничать за кресла), а закрывался после полуночи. Сомнительное происхождение Маргариты так и осталось секретом. Представители местной прессы пытались что-нибудь разнюхать, просили дать интервью, но Маргарита отказалась, лишь добавив себе таинственности. Люди стали узнавать Маргариту на улицах, претендовали на ее дружбу и называли «Зонтики» лучшим рестораном на острове.