Сезон охоты на блондинок

Робардс Карен

– Надевай.

По счастью, Алекс отлично помнила, где поставила свои мокасины, когда распаковывала вещи, – на полке для обуви, внутри просторного встроенного шкафа.

– Куда ты? – в панике спросила Нили, когда Алекс отошла от нее.

– За туфлями. – Обе говорили вполголоса. Придер­живаясь за стену, Алекс добралась до шкафа. Вот и туф­ли! Алекс схватила их и сунула в них ноги. Обратный путь дался ей с трудом.

– Алекс!

– Я здесь.

Алекс ощупью сняла с кровати старинное стеганое одеяло ручной работы и наугад же протянула его Нили, ничего не видя в темноте.

– Завернись в него, и пойдем, – сказала она, убе­дившись, что Нили взяла одеяло.

Схватив второе одеяло, шерстяное, лежавшее под стеганым, Алекс накинула его на плечи и позвала Ни­ли. Когда их руки встретились, сестры пошли к двери спальни.

Едва

протянутая рука Алекс коснулась резной дере­вянной филенки, как Нили неожиданно попятилась, по­тащив Алекс за собой.

– О боже, Алекс, в «Пятнице, тринадцатого»…

– Если ты скажешь еще хоть слово про какой-ни­будь дурацкий ужастик, я убью тебя собственными рука­ми! – не оборачиваясь, гневно прошипела Алекс и сильно дернула Нили за руку. – Пошли. Не смей ничего гово­рить, пока мы не выйдем наружу. И, что бы ни случилось, не отходи от меня.

– Чтоб мне обосраться! – горячо поклялась Нили. Ее рука была ледяной. На сей раз Алекс пропустила не­приличное выражение мимо ушей. Ее сердце билось в такт с пульсировавшей в голове болью. Живот сводило судорогами. Во рту пересохло. В темноте за дверью спаль­ни их могло ждать что угодно и кто угодно.

Алекс осторожно отвела язычок замка, но щелчок все равно прозвучал в ее ушах как выстрел. А потом по­вернула ручку.

Глава 11

Джо лежал на спине, подложив руки под голову, и смотрел в белый потолок, хотя в это время обычно давно спал. Дождь лил как из ведра. Все лето в Шелби-Каунти стояла засуха, которой не было сто лет: ручьи обмелели, кукуруза засыхала на корню, деревья сбрасывали листья. А сейчас, когда было уже слишком поздно для возмеще­ния ущерба, разразился настоящий всемирный потоп. Только бы крыша не протекла.

Конечно, можно было встать, спуститься на кухню и что-нибудь съесть. Увы, посмотреть телевизор было нель­зя. Двадцать минут назад отключилось электричество, как часто бывало в грозу. Однако Джо отказывался при­знать свое поражение. Бессоннице его не одолеть. После побега Лоры, бросившей его в беде с тремя маленькими детьми, с кучей долгов и разбитыми вдребезги мечтами сделать карьеру, он не мог спать несколько лет. Но, в конце концов, обуздал своих демонов, занял прочное положе­ние в обществе и снова научился спать.

Однако сегодня Александра Хейвуд в очередной раз разрушила его жизнь.

Жалованье управляющего фермой Уистлдаун со­ставляло почти половину его дохода. Плюс экономия на медицинской страховке, за которую он платил намного меньше, поскольку официально являлся служащим ком­пании Хейвуда. И все это исчезло в одну секунду. Но по­теря лошадей была еще хуже, чем потеря работы. Вернее, была бы хуже, если бы потеря дохода не отражалась на детях.

Да, у него был контракт, но Джо знал, что иногда кон­тракт не стоит бумаги, на которой он написан. Его кон­тракт давал ему только возможность выиграть время. Он может говорить Алекс Хейвуд и всем остальным, что тре­бует выполнения условий договора, а при необходимос­ти начать против них судебный процесс. Если повезет, он выиграет несколько недель, а то и месяцев и получит некоторое финансовое возмещение за несоблюдение условий контракта. Но что бы он ни делал, если финансо­вые трудности, о которых говорила Александра Хейвуд, не липа – а лгать ей не было смысла – то и лошадей, и ферму рано или поздно все равно придется продать.

Такова была суровая реальность. Следовало повер­нуться к ней лицом и начать строить планы. Слава богу, он был способен это сделать.

Первое. Необходимо постараться как можно лучше разместить лошадей. С каждой из чистокровок будут свои сложности, начиная с самого дорогого – Депьюти Дримера, злобного двухлетки от самого Мистера Проспектора, – и кончая самым дешевым – двенадцатилетним Сулейманом, который за всю свою карьеру ни разу не поднимался выше третьего места и стоил не больше ты­сячи долларов.

Сулеймана, видимо, придется купить самому. Тыся­чу долларов он может себе позволить. А Силвер Уандер, которая стоит около полумиллиона? Только в мечтах. Раз­ве что сколотит группу из нескольких инвесторов.

Но реально ли это?

Что касалось его собственных финансовых дел, то для сведения концов с концами требовался новый ис­точник дохода. Он мог бы держать больше лошадей, чем в настоящее время: если уистлдаунских лошадей не бу­дет, в конюшне освободятся

стойла. Мог бы поискать место управляющего другой фермой – но, насколько он знал, на всех здешних фермах эти места были заняты. Вместо того, чтобы тренировать уистлдаунских лошадей, он мог бы работать с лошадьми частных владельцев. Но такая работа сопряжена с постоянными разъездами. Разъезды же он позволить себе не сможет, потому что обязан думать о детях.

Особенно о мальчиках. Чем старше они становятся, тем сильнее нуждаются в присмотре.

Он всегда может получить работу на заводе Бадда, местном промышленном гиганте, где делают запчасти для машин. Или у Форда в Луисвилле. И тут и там платят неплохо. Плюс льготы.

Джо скривил губы. Он всегда мечтал тренировать ло­шадей и был убежден, что у него есть все данные, чтобы стать в этом деле одним из лучших. Войти в элиту. Выиг­рать все крупные соревнования – Дерби, Кубок конеза­водов, а то и Тройную Корону. Но появилась Лора, дети, а затем настал крах его семейной жизни. Пришлось вы­бирать между мечтами и детьми, и победили дети. Он ду­мал, что нашел компромисс, когда начал работать у Чарль­за Хейвуда: твердое жалованье и возможность создать первоклассную конюшню на чужие денежки. И сейчас, в тридцать семь лет, пожал то, что посеял: с конюшней, над которой он так долго бился, приходилось расставаться, потому что она принадлежала не ему, а в перспективе маячила работа на заводе, чтобы прокормить детей.

Когда он нашел тело Хейвуда, следовало понять, что так и будет. Наверно, он это и понял, просто не хотел при­знаваться. С первого взгляда на Александру Хейвуд, вне­запно появившуюся в Уистлдауне, было ясно, что доб­ром это не кончится.

«Вы уволены. Разве это непонятно?» – насмешливо спросила она.

«Подлая, самоуверенная сучка», – подумал он в ту минуту.

А он еще жалел ее во время похорон, ради которых специально полетел в Филадельфию. Он уважал своего работодателя, даже любил его. Они оба хотели одного и того же – сделать ферму Уистлдаун одной из лучших ко­нюшен в стране. Хейвуд проводил в Уистлдауне два ме­сяца из двенадцати; владелец и тренер много общались, говорили о лошадях и ферме. Хейвуд часто упоминал свою старшую дочь, рассказывал связанные с ней смешные случаи, хвастался ее умом и красотой. Он не раз говорил, что, когда Александра немного подрастет и забудет всю чушь, которой ее напичкали в колледже изящных ис­кусств, она придет работать в его компанию. Тогда он будет постепенно приучать ее к браздам правления. На это у нее мозгов хватит.

Джо слушал его рассказы вполуха, не придавая им особого значения. Обычная отцовская гордость, только и всего. И слегка удивился, когда во время похорон уви­дел, что Хейвуд не преувеличивал, во всяком случае, на­счет внешности. Стройная, хрупкая блондинка в подо­бавшем случаю черном костюме, типичная недотрога, Алекс приковала к себе его взгляд, когда все заняли свои места и она с мачехой и сестрой прошла к передней скамье. Окончательно он выяснил, кто это, только на по­минках, но уже во время отпевания он был убежден, что белокурая красавица может быть только Алекс, люби­мица Чарльза Хейвуда. Джо следил за ней всю службу. Было видно, что она убита горем. Лицо – белее мрамора. Она сидела между сестрой и худым темноволосым муж­чиной в дорогом костюме, державшим ее за руку, – ви­димо, тем самым женихом, который ее бросил. Она без всякого выражения слушала священника епископальной церкви, облаченного в черную ризу человека с красным лицом. Хор мальчиков пел ангельскими голосами, а она беззвучно плакала. Позже, на поминках в огромном ка­менном особняке Хейвудов с мраморными полами и ком­натами, полными цветов, он ждал своей очереди выра­зить ей свои соболезнования, хотя чувствовал себя здесь так же неуютно, как рыба на дереве. Тут были изыскан­ные люди, которых он не знал, изысканная еда, которую он не любил (ему вспомнились копченый лосось и икра на маленьких треугольных тостах), пианист, игравший на рояле что-то грустное, и молодая, красивая вдова, ко­торая ходила по комнатам и благодарила всех за прояв­ленное сочувствие. Джо поговорил кое с кем, отведал угощение, выразил соболезнования вдове, а сам все ра­зыскивал взглядом старшую дочь Хейвуда. Наконец она появилась. Глаза у Алекс были красные, губы крепко сжа­ты: видно, она не позволяла себе плакать. Джо подо­шел к ней, представился, пожал протянутую руку, выра­зил скорбь по поводу постигшей ее утраты и свое восхи­щение ее отцом.