Сезон тропических дождей
Шрифт:
— Черт с тобой! Давай! Но учти: никаких разрешений от меня ты не получал!
— Конечно! — Ермек чуть не плясал от радости.
Возле стоек паспортного контроля Антонову встретился Кротов в полной аэрофлотовской форме, даже при галстуке. Он иронически оглядел легкомысленный костюм консула, особенно задержавшись взглядом на резиновых шлепанцах, которые цепляются всего за один палец и предназначены исключительно для пляжа. «И это называется советский консул! — говорил взгляд аэрофлотчика. — Позор!»
— Вот этот пассажир ищет советского консула! — процедил Кротов уничтожающе
Перед Антоновым стоял худенький черноволосый парень с небритым, помятым в дальней дороге лицом, растерянный от первых минут встречи с ошеломляющим, жарко-липким галдежным африканским миром.
— Простите, вы товарищ консул? — Молодой человек в некотором недоумении скользнул взглядом по мятой тенниске и заношенным шортам Антонова. И, получив подтверждение, продолжал: — Видите ли… В аэропорту, в Москве, ко мне вдруг подошла какая-то женщина. И попросила передать вам письмо. Именно вам, консулу.
Он раскрыл обшарпанный портфельчик, который держал в руке, извлек из него конверт.
— Передавать письма через пассажиров международных рейсов запрещено! — строго заметил Кротов.
— Простите, я не знал… — Молодой человек смутился. — Женщина так просила… Говорила, срочное дело.
Перепугавшись, он так крепко сжимал пальцами конверт, что Антонов его почти вырвал.
— Ладно! — буркнул, неприязненно взглянув на Кротова. — Сами как-нибудь разберемся.
Почерк на конверте был незнаком. Вскрыть бы, прочитать немедленно, да несолидно в теперешней ситуации. Сунул конверт в задний карман шорт. Поднял глаза на парня:
— Вы к нам, в Дагосу?
— Нет, в Монго. По линии торгпредства, инженер. Я в командировку на три месяца. — Он словно в чем-то оправдывался, торопясь сообщить о себе все официальное.
С надеждой взглянул на Антонова, потом на Кротова:
— Самолет на Монго только завтра. Мне бы в гостиницу… если, конечно, можно…
Опять эти вечные дагосские гостиничные проблемы!
— Номеров свободных в гостиницах нет! — сухо произнес Кротов. — Я уже вам объяснил: праздничные дни. Ничего не могу сделать. Если хотите, ночуйте в представительстве Аэрофлота на диване.
— Хорошо! — обрадовался молодой человек. — Пускай на диване. Я готов! Я привычный.
В разговор вмешался молчавший до сих пор Ермек. Бросив взгляд на Антонова, предложил:
— Давайте я его отвезу на «Арктику». Ребята там запросто устроят, каюту дадут отдельную, накормят.
Антонов поморщился:
— Да брось ты со своей «Арктикой»! — Он повернулся к парню. — Как вас зовут?
— Сережей.
— А с отчеством?
— Федорович.
— Вот что, Сергей Федорович, — сказал Антонов. — Поехали ко мне. Комнату и прокорм обеспечу!
33
Письмо было коротким:
«Уважаемый Андрей Владимирович! Обращается к вам Старкова. Я была другом покойного Алексея Илларионовича. Он писал, что вы и ваша жена стали
Он снова и снова перечитывал письмо. За обеденным столом сидел расслабленный, «пристроенный» Сережа и позвякивал о тарелку вилкой, с аппетитом доедая яичницу, которую ему пожарил Антонов.
— Как выглядела эта женщина?
Сережа осторожно положил вилку на тарелку, обтер салфеткой пухлые губы, задумался, скосив глаза к окну:
— Честно говоря, трудно передать… Представляете, родные провожают, друзья, все галдят, наказы дают — и вдруг она, эта женщина. О чем-то просит. Я ее почти не запомнил. — Он снова медленно провел по губам тыльной стороной ладони, словно это помогало ему сосредоточиться. — Постойте! Кажется, она была в черном платке, повязанном, знаете, вроде бы домиком, на лице лежала густая тень, и из этой тени проступали тоже темные, очень большие глаза, прямо как на старинной картине! Это я точно запомнил — большущие глаза! И больше ничего! Я сказал: «Ладно, передам!»
Антонов поднялся из кресла, сунул письмо в ящик серванта.
— Сережа, вы ели когда-нибудь папайю?
— Папайю? А что это такое?
— Пойдемте в сад. Я вас сейчас угощу.
В их саду было несколько деревьев папайи. Это длинноствольное, похожее на пальму дерево, ствол светлый, чешуйчатый, словно туловище удава, а на вершине зеленым зонтиком пучок широких, похожих на кленовые листьев. Под листьями торчат плотно, один к другому, плоды папайи размером от репы до тыквы. Цвет у них густо-зеленый, но срывают плод только тогда, когда на его оболочке проступит желтизна.
Антонов взял стоявшую у гаража длинную бамбуковую палку, нашел подходящий плод и концом палки стал его раскачивать. Через минуту плод сорвался с трехметровой высоты и с глухим стуком ударился о землю. Таким же образом был добыт и второй.
В доме Антонов разрезал папайю ножом на дольки. Цвет их был нежно-желтый, на срезе поблескивали, как бусинки, капли сока.
— Берите чайную ложку и угощайтесь! — скомандовал Антонов, видя, что приезжий, завороженный великолепием неведомого экзотического плода, застыл в нерешительности. — Папайю едят чайной ложкой, как мороженое.
Поначалу гость попробовал с осторожностью, словно боялся отравиться.
— Вкусно! Напоминает дыню. Только еще слаще.
— Плод полезный! — пояснил Антонов. — В нем содержатся вещества, нужные для стимуляции сердца, желудка, редкие витамины… Папайю космонавтам специально дают.
У Сережи округлились глаза:
— Какая ценность! Даже космонавтам!
Плод был массивный, но гость одолел его за несколько минут. Бросил осторожный взгляд на другой, лежащий на столе.
— Хотите еще?