Сезоны
Шрифт:
Мать: Елена Павловна, преподаватель истории в школе.
Брат: Андрей — на два года старше меня. Учительствует в Благовещенске. Литератор.
Отчим: Всеволод Петрович Быков, служащий в морском порту. Ныне на пенсии.
Громовых в Союзе больше чем достаточно. Даже обидно.
1-е воспоминание (понятия политические)
Убитая рыжая лошадь на дороге между Шимском и Медведем (недалеко от Старой Руссы); до бабушки, в Уторгош, не доехали — из Медведя навстречу гонят скот. Едем в Старую
— Кто убил коня? — спрашивает Андрей (ему шесть лет).
— Его убили фашисты, — отвечает политрук в пилотке и с зеленой флягой на ремне.
— Кто-кто? — вмешиваюсь я.
— Фашисты, — говорит Андрей. — Они немцы.
Конец июля 1941 года.
До сорок шестого года был уверен, что все немцы — фашисты.
2-е воспоминание (понятия практические)
Эвакуируемся — едем домой. На одной из станций мама купила нам сырого молоха. Выпили. В вагоне на полу нашел зеленый огурец и съел. Пронесло с кровью. С тех пор никогда не пью молока в таком страшном сочетании.
3-е воспоминание (понятие о будущем)
Буду горным инженером. Как папа. Буду лазать по горам и искать золото (мамино кольцо на пальце из чистого золота) и «тулмалин» (кристалл турмалина стоял на отцовском столе — наследство). Это будет тогда, когда разобьем всех фашистов, то есть немцев.
Дурные наклонности
Четыре года. (Снова эвакуация.) Наш товарняк остановился на полустанке. Напротив стоит эшелон, идущий на фронт. Солдаты угощали детей сухарями и довоенным печеньем. Мне досталась печенина. Выхватил из рук солдата зубами.
— Ты мне, малыш, чуть палец не откусил.
— Как тебе не стыдно? Как собака! — рассердилась мама. Огорчился. По-моему, плакал. Потом заснул. Первый раз в жизни летал во сне за сухарем. Поймал его на лету зубами и снова взлетел. Как ласточка!
Семь лет. Таскаю из дому папины бритвы «Стандарт» (папы нет — бриться некому) и продаю на барахолке по 30 рублей пачка. Иногда беру пачки китайского чая — тоже по 30 рублей. Деньги складываю в отдушину под домом.
Однажды нашел на чердаке пачку стеклянных фотопластинок «Фотокор». Принес на базар. Содрал черную бумагу, разложил и начал торговать поштучно. Никто не покупал. Очень удивлялся: пластинки-то были совсем новенькие, желтенькие.
Накопленные 147 рублей украли. А я хотел купить два килограмма мороженого и всех накормить. Мороженое стоило 120 рублей килограмм. Пришлось попробовать всего один раз. Мороженое со льдинками — страшно вкусно!
Мама все узнала. Плакала: «В колонию отдам! Не нужен мне такой!» Я ревел. Не отдала.
Восемь с половиной лет. Дома у Юрки Буслаева есть махорка. Мы крутим цигарки, залезаем на чердак и курим, не взатяжку, но до тошноты. Разговариваем о том времени, когда везде будут папиросы.
Девять лет. В институте микробиологии Пастера, что и по сей день стоит на углу улицы Шевченко и бульвара, плохо хранили коробки с ампулами
Корни романтизма
Амур. Утес. Бесконечная и свободная даль левого берега. Мутная теплая вода летом. Розовые торосы зимой. Старый рыбак Кириллыч Оловянников с лодкой и переметами. Катание на льдинах по весне. Еще ржавые обрывы от парка к Амуру, где лихо играть в пятнашки. Начиная с третьего класса, рыбалка с ночевкой и без. Мама прозвала меня «карасятником».
Рим стоит на семи холмах, Хабаровск — на трех.
Привезли в Хабаровск трофейные фильмы. Сложили в каменном сарае на берегу. Мы нашли лаз. По вечерам наша улица Шевченко — первая от Амура — плавала в белом дыму. Красиво!
На крючок перемета попался утопленник.
В анатомическом музее мединститута скелет Красноглазова (2 м 45 см!). Был он грузчиком, говорили. И однажды поймал бревно, сорвавшееся со штабеля.
Вокруг ливень слепой, а в нашем дворе его нет.
Купил в магазине «Учебные пособия» коробочку камней «магнитный железняк». Удивился, что ничего не притягивает. А на картинке в учебнике «Неживая природа» магнитный железняк весь был обвешан железными иголками. Мама дала компас отца. Стрелка бегала за купленным черным камушком, а за простым — нет.
Дом двухэтажный, старый, построенный каким-то акционерным обществом. Печати общества на крыше, на оцинкованных листах, сохранились. Дом кирпичный. Стоял на улице Шевченко слева, если вверх к Комсомольской площади идти. К окну на втором этаже, к нашему окну, протягивалась лапа корявой лиственницы. Выше — поликлиника, ниже — яма с затхлой зеленой водой, где ходят наши модели под парусами, еще ниже склады, крытые оцинкованным железом, в самом низу речной вокзал, за ним — нижний базар, дальше вонючая речка Плюснинка.
Между домом и Амуром бараки и речной порт. В четвертом классе купил лодку за двадцать рублей — маленький гробик, который выдерживал лишь двух пацанов. Двадцать ведь рублей! Поставил перемет, три дня рыбу ловил. Снял одного верхоглядика, касаток больших с десяток и пару плетей. И все это рядом с берегом. Старый нанаец спрашивал, видя нас в этой лодке в шторм: «Рыбку кормить бутем?» Но не успели: на пятый день лодку отобрал речной милиционер в черной форме и с шашкой на боку. Удирал от него на «гробике», но не сумел.
Учение
Читать научился в детском саду. Считать тоже. Учебу в первом и во втором — помню смутно. Учительницу звали Александра Павловна. Похвальную грамоту получил только в первом классе.
Первая книга
«Война и мир» Толстого. Поразила толщиной. Читал очень долго. Но, по-моему, осилил несколько страниц после письма на французском. Потрясла «Тимур и его команда». Читала мама. Сразу же решил стать Тимуром, и Женей, и Квакиным. Квакиным — потому что сильно хотелось яблок.