Сезоны
Шрифт:
Когда вечером пришла мама, на моем лице не было ни одной слезинки, только холодная пустота в груди.
— Мама, — сказал я, — давай портрет папин не будем снимать. Ладно?
Дорога
«Феликс Дзержинский» — на носу, на корме и на спасательных кругах. Остальные надписи не по-русски. Мама, Андрей и я плывем, или, как сказал бы старый амурский волк Кириллыч, «идем» в Магадан. Приятно качает. Но маме очень плохо. А какая-то женщина с зеленым лицом кричит: «Ой, помираю!» Ей, наверное, совсем худо.
«Магадан —
— Мама, зачем?..
Москва
Хабаровск — это материк.
Москва — тоже материк, но вдобавок еще и «Запад». «Запад» там, где Москва. Москва — это что-то очень далекое, громадное и сказочно прекрасное. Недаром приезжие москвичи называли наш город дырой. А в Хабаровске говорили, что Магадан — дыра.
Магадан показался мне вполне нормальным городом. Но все-таки он был, конечно, хуже Хабаровска. Несравненно! Мама жаловалась, что сопки здесь голые и низкое небо ее угнетает.
Но что же такое Москва, если даже Хабаровск по сравнению с ней дыра?
Ах, ну конечно же! В Москве Кремль. Если бы Кремль был в Хабаровске или, на худой конец, в Магадане, то эти города тоже не уступили бы Москве.
Кремлевские звезды над нами горят.
Повсюду доходит их свет.
Хорошая Родина есть у ребят… —
звонким вдохновенным голосом декламировал я. И хор дружно подхватывал:
И лучше той Родины нет!!!
Мы стояли на сцене во время торжественного заседания, посвященного тридцать первой годовщине Великого Октября, подтянутые, в белых рубашках, с красными галстуками, и нам аплодировал весь зал.
И казалось мне, будто я в Москве.
Приятное
В портфеле нашел записку: «Павлик, давай будем с тобой дружить».
Писала — она. Кто — не знаю. Ходил несколько дней счастливым.
Работа
До пятнадцати вообще не работал.
Бегаем с ребятами на пирс в бухту Марчекан. Ловим навагу. Два часа — штук семьдесят. Себя кормим, соседей. Иногда ходим по чужим домам и продаем по двадцать копеек за штуку. Берут. Выручку делим — и в кино. Если денег много, покупаем спирт и шоколад. Растапливаем шоколад, заливаем спиртом и по очереди сосем через трубочку. Ничего. Только голова потом побаливает.
Школа
В Хабаровске моя школа № 5, в Магадане — № 1. Белая. Четыре этажа. Парадный подъезд с лестницами на два марша. Учусь в 5 «А» классе. Избрали председателем совета отряда. Пытаюсь что-то организовать. Не всегда получается. За что хвалили наш отряд, так это за сбор подписей под обращением Всемирного конгресса сторонников мира.
Чтение
Глотал
Четверть стиха
Влюбился в Аллу Черненко из 7 «Б». В Аллу все влюблялись. Посвятил ей четверостишие. Подбросил — никаких результатов. Привыкла к поклонению. Помню только одну строчку: «Любовь нас сгубит обоих!»
Вскоре читал Лермонтова и наткнулся на стихотворение «К ***». Стало стыдно за свое. Писать стихи бросил.
Партия
Магадан — столица Колымы. Колыма — страна геологов. Все геологи работают в партиях. Мой отец был начальником партии и членом партии. Геолог и партийный — понятия для меня совершенно одинаковые. Как-то даже поспорил об этом «на американку». Проиграл.
Арест
Стянули на базе автопокрышку. Покатили вниз по улице. Поймали только меня. Отвели в отделение. Записали адрес. Проверили — не соврал. Сижу на деревянной лавке. Больно. Стыдно.
— Беги, пацан!
Встал. Двое милиционеров втащили вдребезги пьяного мужика: ватник — лохмотья, лицо в крови. Мужик вырывался и матерился. Стало не по себе — убежал.
Стоп. Детство кончилось внезапно. Началась юность. С этого момента общие узлы двух автобиографий: моей и Владимира Владимировича Маяковского, которым только в детстве можно было давать одинаковые подзаголовки, — распались. Неудивительно! Его путь был выбран. Сомнений для него нет. Для меня все на свете — «так называемая дилемма». Она сосет, томит. Он в пятнадцать уже встает на путь служения революции, затем — революционному искусству. Я в пятнадцать — не знаю, где начало, в чем начало, какое оно. А еще комсомолец! Разные люди? Вероятно. Эпохи? Очень может быть.
Но продолжаю, придерживаясь хронологии. Итак, мне пятнадцать лет.
1952 год
Мама вышла замуж. Это ее дело. Он какая-то «шишка» в Нагаевском морском порту. Он носит черную шинель и фуражку с крабом. Он веселый, добрый. Инстинктивно сторонюсь. Здесь ревность и еще что-то. Он умный: с нами не заигрывает.
Что делаю? Учусь. Играю в волейбол. Хожу на каток. Мечтаю о любви. Весной пришла первая. Был уверен, что настоящая.
Формирование вкуса
Первое, что потрясло, — «Флейта-позвоночник». Потрясло название и строчки:
Это, может быть.
Последняя в мире любовь
выразилась румянцем чахоточного.
Принял без оглядки, без оговорок. Начал читать запоем. Все подряд. В голове сумбур. В мозг врезаются отдельные строчки вроде:
Плакатные —
Я хочу,
чтоб к штыку приравняли перо.