Ш из Б 2
Шрифт:
— Не стрелять! Живым берите! — раздался повелительный приказ кого-то из диверсантов. Ага, видать, он у них за главного, отметил для себя экспат.
Дивин припал к траве и замер. Что всегда выдает? Правильно, движение и шум от него. Вот и сейчас, он никуда не бежит и потому стал невидим. А враги ломятся за ним, будто лоси во время гона, в азарте забыв об этом нехитром правиле. Нет, по человеческим меркам они действуют вполне даже неплохо, на порядок лучше обычного пехотинца. Чувствуется, что какая-никакая, но спецподготовка присутствует. Но для мантиса, что перехватил контроль над телом Григория, непозволительно шумно и неуклюже. А еще очень медленно.
Самый
— Сюда! — придушенно крикнул диверсант, пытаясь скинуть с себя труп товарища. — Здесь он! — Загонщики тут же бросились к нему. А мантис нехорошо усмехнулся и приготовился заняться тем, что любил больше всего. Убивать!
— Дивин, падай! — вдруг отчаянно заорал знакомый до боли голос откуда-то сзади. — Падай, Кощей!
И едва Григорий успел повалиться на землю, как из темноты по замершим от неожиданности немцам ударили сразу несколько автоматов. А потом еще басовито рявкнул «дегтярь», показывая, кто в доме хозяин. Стрельба продолжалась недолго, секунд двадцать-тридцать. Потом все стихло, и в лесу установилась нервная тишина, которую нарушал лишь протяжный стон раненого где-то впереди.
— Еще добавить? — насмешливо осведомились из леса. — Вы все у нас на мушке.
— Сдаемся, не стреляйте! — послышалось от костра после небольшой паузы.
«Кавалерия из-за холмов, — усмехнулся про себя экспат, закрывая, на всякий случай, голову руками. — Жаль, не дали порезвиться».
Глава 23
— Когда понял, что девица эта не та, за которую себя выдает? — Карпухин смотрел на Григория с искренним интересом. Давненько экспат не видел полкового контрразведчика в столь приподнятом настроении. В принципе, понять его было можно, ведь благодаря успешно проведенной операции удалось захватить сразу несколько немецких диверсантов. Другое дело, что, как и в недавнем воздушном бое, когда штурмовиков использовали в качестве живца, мнение о том, почему его подставили фрицам, у Дивина было сугубо свое. И по окраске оно резко отличалось от мнения Карпухина. Но, к сожалению, набить ему физиономию Григорий по понятным причинам не мог. По крайней мере, пока. И поэтому оставалось делать вид, что все в порядке.
— Олеся? — переспросил экспат, собираясь с мыслями. — Если честно, то еще на танцах. Сначала, правда, только легкое сомнение мелькнуло, почему она на меня так активно вешаться начала, едва мы с Рыжковым там появились. Будто специально ждала. Но списал, что барышня на Звезду клюнула. Бывает. Потом, когда разговорились, непонятка в полную силу проявилась: представилась, как колхозница, а разговаривает словно городская. Начитанность, лексикон…Опять же, мало ли что в жизни бывает — эвакуированная, осела в селе, чтобы прокормиться, к родне приехала — вариантов пруд пруди. Но вот двигалась она не как заморенная тяжелым деревенским трудом колхозница. Я такое уже видел, когда в полк к нам ваши коллеги приезжали. Помните, когда волки тех сигнальщиков зимой порвали неподалеку от аэродрома?
— Помню, конечно, что за вопрос? — удивился Дмитрий
— Раскололась, сучка? — удовлетворенно усмехнулся Григорий.
— Фи, что за жаргон, товарищ старший лейтенант, — покривился контрразведчик. — Ты же не блатной, а командир Красной Армии. Поэтому изволь выражаться нормально.
— Извините, — сказал Дивин без особого раскаяния. Подумаешь, какие мы нежные. В бою, бывает, что и трехэтажным орешь, там не до политесов. — Так вот, пластика. А потом еще зубы.
— А с ними что не так? — поразился Карпухин.
— Слишком ровные, — замялся экспат. — Слишком белые. Ну не видел я вокруг у людей подобных. В кино, у актеров известных, было. Но не у обычных советских граждан. А уж у колхозников, так там вообще все невесело. Щербатые через одного, эмаль желтая от махорки, фиксы железные. Да вы и сами, поди, не раз замечали. Причем, особой разницы между мужчинами и женщинами нет. А тут вдруг прям Любовь Орлова с фарфоровым оскалом!
— Интересно, — протянул майор, сверля Григория задумчивым взглядом. — Очень интересно. Жаль, не проверить уже, настоящие у нее зубки или искусственные. Попортили ей красоту, когда кололи по горячим следам. Уж больно момент подходящий был. А там, сам понимаешь, не до сантиментов.
— Понимаю, — поежился Дивин. — Но, думаю, что они со мной тоже не о красоте ночного леса потолковать желали.
— Вот тут ты прав на все сто! — энергично мотнул головой Карпухин. — Представляешь, у них был недвусмысленный приказ взять именно тебя. Даже фотографии твои при них обнаружили. Что интересно, не газетные, где хрен разберешь от чьей жопы голова, а очень даже качественные. Как бы ни из твоего личного дела. При всех орденах-медалях. Даже последних. И звание указано правильное — «старший лейтенант», а его тебе днями присвоили. Смекаешь? Я уже отправил эти снимки в Москву, чтобы проверили, откуда течет.
— Ни хрена себе! — неприятно удивился летчик. — Выходит, враги даже в штабах окопались?
— Все может быть, — уклонился от прямого ответа Дмитрий Вячеславович. — Не болтай только об этом. Может, враг, а может и обычный дурак. Иногда, правда, не знаешь, кто из них хуже. Ну а немцы — они ребята серьезные. Не секрет, что информацию добывать умеют, — Карпухин тяжело вздохнул. — Доводилось, представь себе, видеть целые альбомы на наших лучших пилотов. С фотографиями, анкетными данными и даже домашними адресами.
— Вот это да! — потрясенно выдохнул экспат. — Не знал. Кстати, товарищ майор, строго между нами, — Григорий немного помялся, но все де решил спросить напрямую. — Понимаю, все подробности этой операции вы мне никогда не расскажете. Но есть в ней один моментик. Вам не кажется, что подставлять меня под фрицевские ножики было не самым правильным решением?
— Обиделся? — понятливо усмехнулся контрразведчик. — Согласен, риск был. Но ты же боевой командир, Кощей, и должен понимать, что на фронте не всегда можно подстелить соломку на все случаи жизни. Бывает, приходится жертвовать чем-то или кем-то. В свое оправдание лишь замечу, что мы постарались контролировать тебя, насколько это представлялось возможным. Да ты и сам, поди, должен помнить — одного из моих ребят ты почуял, когда с немкой с танцев шел. Он за вами крался. Но, видимо, мало я его гонял, выдал-таки себя, стервец. Придется всерьез заняться его воспитанием снова. Кстати, расскажи, на чем мой боец спалился?