Шабаш Найтингейл
Шрифт:
– Да знамо как – я бросился бежать оттуда со всех ног, – нехотя признал почтальон, утыкаясь в кружку. – Так и бежал до самой деревни.
За столом послышался смех, и уже другой мужчина принялся вспоминать о том, как проезжал мимо особняка, предчувствуя что-то нехорошее. Быстро завязалось бурное обсуждение, и Деми, воспользовавшись этим, с облегчением отвернулась к своему столу, где ждали пирог, журнал и посылка.
Она хорошо помнила то время, когда Ричарду Хаттону приходилось буквально прятать ее от толп желающих встречи горожан, и понимала, отчего Тринадцать Первых предпочли в свое время уединиться. Такая
Мистер Эббот явно что-то знал – возможно, от Рут или их кухарки – и не разболтал все только потому, что она успела вмешаться. Одни боги ведали, о чем ему захочется поговорить в следующий раз, когда он вернется в этот паб.
Отмечая, что день получился каким-то неудачным, Деметра отодвинула от себя тарелку и взяла посылку.
Зашуршала разрываемая сероватая бумага, и под ней показалась коричневая обложка с золотыми тиснеными буквами. «Хроники Тринадцати Первых» – прочитала Деми про себя. Эту книгу она заказала несколько недель назад из лавки редкостей в Эмайне. Еще один шанс найти ответ на гложущий ее вопрос, еще один вероятный провал.
Поморщившись, она отложила книгу к тарелке и переключила внимание на письмо с гербом Вэлфордов.
Решив, что ничего уже не сможет испортить ей настроение больше, она вскрыла и его тоже. Достав красивую карточку, украшенную алыми завитками, и пробежавшись глазами по строчкам, Деметра поняла, что ошибалась.
В своих руках она держала приглашение на свадьбу Рубины и Дрейка.
Библиотека Нью-Авалона никогда не являлась библиотекой в привычном понимании этого слова. Готическое здание, возвышающееся на добрый десяток этажей и углубляющееся на столько же уровней вниз, было полноценным исследовательским институтом, вместилищем всех магических знаний и к тому же архивом, хранившим информацию со времен создания их мира.
В ней трудилось огромное количество людей самых разнообразных профессий. Имелись среди них величавые маги-ученые в старинных мантиях, чудаковатые изобретатели, алхимики, да и просто трудяги на должностях попроще – библиотекари, лаборанты, секретари и архивариусы. И если говорить о последних – тех, кто отвечал за материалы многочисленных архивов, то для них было выделено особое помещение в подвале.
Глубоко под центром города, вдали от солнечного света располагался огромных размеров зал. С высоты сводчатого потолка, скрывающегося далеко в темноте, свисали массивные кованые люстры, на обручах которых крепились сотни свечей. Те же свечи украшали канделябры на стенах и колоннах. Свечи стояли на каждом из четырех десятков столов архивариусов. Все они беспощадно чадили и коптили. Тяжелый воздух давно пропитали запахи гари и расплавленного воска.
Воск был повсюду – он капал сверху, прямо на разложенные на столах бумаги, растекался по столешницам и каменному полу. За прошедшие столетия к нему так привыкли, что уже и думать забыли о том, чтобы заменить свечи на что-нибудь более удобное и современное. И только несчастные уборщики, заходя каждое утро и вечер, с ворчанием отскабливали его со всех поверхностей.
Дрейк Далгарт, занимавший один из столов на правах рядового архивариуса,
Скоро должен был исполниться год, как он оставил службу в Штабе и нашел новое занятие, прислушавшись к советам крестного Ричарда. Работа в архиве неожиданно пришлась ему по душе. Целые дни он проводил в обществе старых бумаг, разбирал их по разделам, вносил в каталоги – словом, наравне с остальными наводил порядок. В правление магистра Ларивьера никто подобным не занимался, поэтому делам и задачам не имелось конца.
Но, кроме этого, Дрейк изучал историю их мира, запоминал даже самые мелкие детали, чтобы позднее проанализировать их и сложить собственное мнение. Впервые с момента окончания частной школы он чувствовал, что занимается тем, что приносит ему удовлетворение и даже радость.
Сегодня он должен был ознакомиться с лежащими перед ним французскими рукописями семнадцатого века, чтобы определить, к какой категории их отнести – к автобиографиям или к беллетристике. Однако этому помешало письмо, несколькими минутами ранее возникшее во вспышке над столом, а затем плавно опустившееся на желтоватые страницы.
Впрочем, было сложно назвать письмом этот обугленный по краям кусок бумаги – так, скорее записка, отправленная с помощью почтовых чар, заменивших СМС.
«Это будет просто встреча, посиделки за чаем. Ничего такого». И нарисованный от руки смайлик.
«Да неужели? Что ты на самом деле задумала?» – написал он в ответ, использовав для этой цели белый самоклеящийся стикер, прошептал заклинание и прищелкнул пальцами. Бумажный квадратик тут же взлетел наверх, вспыхнули язычки пламени, похожие на взметнувшиеся крылья огненной птицы, и послание исчезло. Оно было мгновенно доставлено адресату.
Разогнав ладонью оставшийся от чар дымок, Дрейк нахмурился и еще раз перечитал записку от Рубины.
Разумеется, подготовка к скорой свадьбе беспокоила его не меньше. Но нечто в действиях как всегда энергичной, помешанной на контроле невесты всколыхнуло необъяснимую пока тревогу.
Дрейк знал Рубину Вэлфорд с раннего детства и всегда был на ее стороне, даже в самых сложных и спорных ситуациях. Он прикрыл ее в девять лет, когда Руби украла у своего ментора дорогую брошь и подбросила одной из тройняшек Жермен. Он заступился за нее, когда ему было пятнадцать, а девушка вызвала на магическую дуэль Рицци Альфано и подпалила ей платье. Он единственный поддержал ее и полтора года назад, во время Пятидневной войны. Он был с ней всегда, несмотря ни на что, и до сих пор принимал со всеми недостатками.
Дрейк осознавал, что если девушка в очередной раз придумала что-то, кажущееся одной ей правильным, то она ни за что не отступит от намеченного плана. Учитывая, что она избрала в свои новые враги Деметру, его тревога вовсе не была напрасной.
Ответ на заданные в послании вопросы не пришел и через несколько минут, а позвонить по телефону или связаться с невестой хоть как-то еще было невозможно. Она прекрасно понимала, что он не сорвется к ней с работы, и продолжала плести какие-то интриги из своего родового замка.