Шаг в аномалию
Шрифт:
— Садитесь, пожалуйста. — Отец и сын сели на свободные стулья у широкого стола. — Сейчас письмо царю писать будем! — «Ох, хорошо, что сели уже», — только и подумал старший Микулич. Сын взволнованно посмотрел на него, потом на сидевших за столом. Лях поправился: — Точнее, мы уже написали, а вам только переписать его надо в тот слог и шрифт, что сейчас в Московии обретается.
— Раз надобно, значит, сделаем, — вздохнул Иван Микулич.
— Отец, я буду записывать?
Дождавшись кивка, Никита придвинул к себе бумагу и принял передаваемую ему
— Ну, я диктую. — Соколов откашлялся и, взяв бумагу обоими руками, начал читать: — «Царю Московскому Михаилу Фёдоровичу Романову! Мы…» Что?
Иван Микулич закашлялся и замахал руками, Никита же ухмылялся.
— Не так, титулование надо внесть, обиду смертную без сего нанести можливо! Никита, вписывай! «Божиею милостию, великий государь, царь и великий князь Михаил Фёдорович, всея России самодержец… — начал нараспев Иван, — и иных многих государств государь и обладатель», — закончил наконец титулование новгородец.
Сидевшие за столом заметно поскучнели, лишь Кабаржицкий прилежно записывал перечисление земель, коими владеет царь московский.
— Продолжаю. — Вячеслав опять поднял лист бумаги. — «Пишет тебе князь Ангарский и Байкальский да брацкой землицы владетель Вячеслав Андреевич Соколов».
— Я перебью, — извинился Кабаржицкий. — Если титул, чем длиннее, тем важнее, то, может быть, есть смысл добавить что-нибудь? Якутию или Камчатку, например.
— Не надо, Володя, — твёрдо сказал Соколов, — зачем трепать языком? Дальше: «Держим мы Ангару-реку в своих руках, яко ты Волгой великой владеешь. Сидим мы тут крепко — крепости и остроги имеем, пушки льём и врагов бьём. Желаем быть в друзьях твоих, а не врагах, посему письмо тебе и пишем, предлагая дружбу крепкую да торговлю честную. Как здоровьечко твоё? Говорят…»
— Нет, нет! — раздалось вдруг из тёмного угла у печки, где на кресле, покрытом оленьей шкурой, дремал Сазонов. — Это идиотизм, как вы не понимаете?! Ну отпишете вы письмо, Никитка отвезёт, а царь почитает ваши маразмы! И что? Что ты выиграешь, Вячеслав?! Да ни хрена ты не выиграешь!
— Попридержи коней, Алексей, — начал было Кабаржицкий.
— Ты-то вообще помолчи, фонтан идей! Вчера со мной шушукался, что гражданскому нечего «на троне» сидеть, а сегодня поддакиваешь сумасшедшей авантюре новоявленного начальства.
— Да я… — покраснел Владимир.
— Пух от воробья, я! — оборвал его Сазонов и вновь обратился к Соколову: — Ты, Вячеслав, извини, но я не доверяю тебе. А сейчас так вообще опасаюсь, что ты доведёшь нас до военного столкновения с Московией. Хочешь в Копперфильда поиграть? А чем обернётся твоё письмо счастья? Думаешь, Михаил с копыт от радости слетит и с тобой дружить прибежит на цирлах? А вот хрен! Казачки его прибегут нас, дурачков, по лесам вылавливать.
— На собрании Смирнов решил снять свои властные полномочия, Алексей, — тихо сказал Вячеслав.
— Всё-таки, думаю, зря он это сделал. Хотя не знаю, может, он прав был, сложно сказать, но со Смирновым
— Ты совсем заговорился! — Кабаржицкий подскочил к майору, пытаясь толкнуть его в плечо, но Алексей легко, плавным движением ушёл от его руки, резко выбросив свою правую.
Капитан, охнув от неожиданности, повалился на дощатый пол, запрокинув голову. Сидевшие вокруг стола мгновенно вскочили, наступила гробовая тишина. Владимир поднёс к разбитому носу руку, вытерев рукавом сочившуюся кровь. Никита, схватив табурет, бросился на майора, не обращая внимания на окрик отца:
— Куда, дурак!
Сазонов не стал бить юношу, лишь уложил его подсечкой и, зафиксировав в болевом захвате руку, эффектно вынул из руки зажатую в кулаке ножку табурета.
— Пошёл прочь, Никита! — закричал на сына Иван Микулич.
Тем временем Кабаржицкий, сыпля проклятиями, хотел было броситься на майора сзади, как громкий крик Соколова: «Хватит, стоять всем!» — заставил остановиться разгорячённых мужиков.
Сазонов помог подняться Никите и, толкнув того в руки отца, обратился к Вячеславу:
— А ты не задумывался, Вячеслав, почему я солдатиков тасую? Потому что у тебя они расхолаживаются, а Новиков не успевает всех построить. Поэтому-то он морды и бьёт и его бьют. Ты погляди, как у Смирнова морпехи построены, там всех истеричек Зайцев с Васиным вылечили от опасного недуга. А в отсутствие Саляева у тебя полный абзац. Этот бояришка, — указывая на Кабаржицкого, — всё прожекты свои по торговле и внешним связям выдумывает, совершенно распустив солдатиков, а те уже мародёрничать у тунгусов да подворовывать у своих начали, кружки какие-то по левым интересам… А ты повёлся уж и письма строчить в Москву…
— Алексей, — глухо сказал Соколов.
— Что, в прорубь, что ли, повелишь меня бросить, княже? — с издёвкой и явным вызовом ответил майор.
— Не пори чушь, нам надо поговорить с тобой, прямо сейчас. Чтобы поставить точки где надо. И ты, Микулич, останься. Остальных прошу покинуть помещение.
Наутро не спавший этой ночью Соколов решил поговорить с Новиковым. Найдя того у поселения тунгусов, недалеко от стен Белореченского, Вячеслав спросил напрямую:
— Василий, сколько у тебя верных тебе морпехов?
— Оба-на, — крайне удивился Новиков, — неужто князь моими проблемами заинтересовался?
— Ты, Василий, не ёрничай, пожалуйста. Я знаю, что за остальными проблемами упустил твою совсем. Так что у тебя?
— Ну что, Вячеслав Андреевич, — вздохнул Новиков, — есть две группы по интересам: первые тырят у тунгусов шаманскую наркоту, запугивая их, чтобы не пожаловались. Они и мне не сознаются.
— А вторая группа что? — усталым голосом спросил Вячеслав.