Шаг в четвертое измерение

Макклой Элен

Рядом с ним сидела жена. У нее было белое, как мел, лицо, а вместо глаз темные, невидящие провалы. Это было ужасное, бесформенное лицо. Была ли она в таком расстроенном состоянии из-за тревоги о судьбе Джонни? Или оно объяснялось горечью из-за утраты Шарпантье? Ну а что происходило внутри самого Стоктона за этой трагической безмолвной маской?

Четверо или пятеро остальных мужчин, сидевших за столом, явно были местными полицейскими. Все, за исключением одного. Он сидел, повернувшись спиной к окну, а его темноволосая голова контрастно выделялась на фоне яркой, как у павлина, голубизны оконной шторы. У него были темно-каштановые волосы, но это не был латинский тип; глаза у него были светло-коричневые, глубоко

посаженные, живые, слегка подозрительные. На нем была голубая форма офицера американского военно-морского флота, белая рубашка и черный галстук. При искусственном освещении плотная морская саржа его формы казалась черной, а золотые нашивки и пуговицы ярко сияли.

Этого человека я совсем не ожидал здесь увидеть, — это был мой командир Базиль Уиллинг.

Он был единственным из моих знакомых, который не зазнался из-за постоянно сопутствующего ему успеха. Он пользовался в Нью-Йорке завидной репутацией прекрасного психиатра и криминалиста. В течение нескольких лет он работал в конторе районного прокурора в качестве его помощника по медицинской части. Там мы и познакомились. Одно из расследуемых мною дел, связанных с детской преступностью, привело меня к нему в кабинет.

Несколько месяцев спустя после катастрофы в Перл-Харборе [9] , когда я осаждал контору представителя военно-морского флота по вербовке новобранцев, заполняя бесконечные анкеты, отражавшие всю подноготную моей прежней жизни, и терзался мыслью, может ли растяжение сухожилия во время футбольного матча, штраф за нарушение правил уличного движения или моя диссертация по психологии социализма помешать моему поступлению на военную службу, мне повезло, и я встретил в коридоре Уиллинга. Я как раз, прихрамывая, выходил из кабинета врача после тщательного медицинского обследования. В то время он уже был капитан-лейтенантом и приобщил меня к искусству преодоления препон бюрократии. Он, конечно, не мог оказать мне существенной помощи в вопросе приема на военную службу, но мы договорились, что если мне не ответят отказом, я немедленно сообщу ему об этом. Тогда он пошлет официальный запрос в отдел кадров и потребует направить меня в его распоряжение. Так как служба разведки обладала приоритетом над всеми прочими, то в его просьбе, конечно, не откажут. Вскоре я отправлюсь для прохождения курса молодого бойца, а затем попаду в его часть. Я был принят и, благодаря его усилиям, все шло как по маслу, без всяких расстраивающих душу отсрочек, от которых многим пришлось немало пострадать. Когда я, прибыв в его часть, начал старательно отдавать всем подряд честь и называть уважительно «сэр», то он тут же сказал мне: «Знаешь, мы здесь занимаемся серьезными делами и не обращаем особого внимания на исполнение морского этикета».

9

7 декабря 1941 года японская авиация уничтожила почти весь американский тихоокеанский флот в бухте Перл-Хабор на Гавайских островах

Позже я осознал, что в этой части хотя и не было отмечено никакого ослабления дисциплины, были сведены до минимума всякая церемониальность и бюрократия, и в этом состояла главная заслуга его, Уиллинга, как ее командира.

Когда он увидел меня у двери рядом с Алисой, то одарил заранее приготовленной улыбкой. Девушка не спускала глаз с искаженного лица тетки. «Тетя Франсес…» Лицо Алисы тоже исказилось гримасой, и она присела на свободный стул возле страдающей женщины. Франсес Стоктон обняла ее за дрожащие плечи. Я очень опасался, что она окажется в состоянии глубокого шока, но теперь рядом с ней была тетушка, и все могло обойтись.

— Ну, Данбар, — сказал Уиллинг своим низким голосом, — судя по всему, вы в создавшейся ситуации сыграли

роль катализатора. В момент вашего появления здесь все, что протекало в глубине, вышло на поверхность, и в конце концов закончилось взрывом. То есть убийством. К счастью, сегодня вечером я находился на базе в Далриаде, где и получил от вас сообщение. Я сразу приехал сюда, чтобы лично заняться этим делом. Проведу здесь день-два. Вы можете устроить меня в Ардриге?

— Конечно. Там есть еще одна комната, и, должен сказать, отличная кухня.

— Мне обо всем рассказал лорд Несс, — продолжал он. — Есть ли у вас какие-нибудь новости об этом мальчике Джонни?

— Нет, сэр.

— Жаль. Я хотел бы допросить мальчишку. Мне кажется, в нем — ключ к разгадке всех событий.

Несс бросил взгляд на часы.

— Думаю, мы все обсудили, — сказал он. Обращаясь к Стоктону, он продолжал: — Не хотите ли вы, мистер Стоктон, что-нибудь добавить? Что, по-вашему, могло бы бросить новый свет на причину гибели Шарпантье?

— К сожалению, ничего, — твердо, без дрожи в голосе, ответил Стоктон. — Я потрясен. Понятия не имею, как я передам это печальное известие его отцу и деду. Он был единственный сын в семье.

— Капитан Уиллинг, не хотите ли вы задать какие-либо вопросы?

— Один-два, если позволите, — ответил Уиллинг, бросив вопросительный взгляд на Стоктона.

Стоктон кивнул.

— Какие предметы преподавал Шарпантье мальчику?

Все с удивлением посмотрели на Уиллинга. Что за странный вопрос!

Бесцветным голосом Стоктон перечислил:

— Математику, латинский, французский и немецкий. Думаю, это все, не правда ли Франсес?

— Да, — устало откликнулась Франсес Стоктон. — Мы надеялись отправить зимой Джонни в какую-нибудь школу. Морис занимался с ним только теми предметами, в которых Джонни был слаб.

— Был ли он слаб во французском и немецком?

— Он слаб во всех языках, особенно в этих двух. У него были большие успехи в математике, но мой муж считал, что длительный пробел в математической практике Может сказаться на мальчике.

— У него большие способности в математике, — добавил Стоктон. — Вы, наверное, знаете, что в большинстве университетов не идут дальше математики восемнадцатого века, если только вы не намерены специализироваться в этой области. Я как раз на это надеялся. Своими знаниями по геометрии и алгебре он опередил многих сверстников. Но ему меньше удавалась обычная арифметика. Такое часто случается, если у мальчика наблюдается склонность к высшей математике. Мне кажется, сам Эйнштейн был посредственным арифметиком. Поэтому я предложил Морису заняться с Джонни и освежить его знания. Мне захотелось заложить у него прочный фундамент, чтобы он впоследствии мог успешнее продвигаться вперед при изучении геометрии.

— Включает ли учебная программа для Джонни и физику? — спросил Уиллинг.

— Нет, только геометрическую физику, — ответил Стоктон. — Эти науки очень близки друг к другу.

— Я скорее имел в виду электрофизику.

— Электрофизику?!

Стоктон явно считал этого навязчивого американца слегка чокнутым.

— Нет, Джонни никогда ничего подобного не изучал.

— Даже в школе?

— Нет, в школе не уделяли особого внимания таким наукам. Кроме вышеназванных предметов, там изучали музыку, историю и английскую литературу.

Уиллинг бросил пытливый взгляд на миссис Стоктон. Она подняла свое белое, как мел, лицо, будто опасаясь того, что ей предстояло услышать.

— Миссис Стоктон, — мягко сказал Уиллинг, — вы позволите задать вам несколько вопросов?

Она насторожилась.

— Какие вопросы, капитан Уиллинг?

— Почему вы потребовали от Данбара больше не встречаться с Джонни? Почему вы отказались от предложения провести слежку за Джонни, если он убежит еще раз?

Эти вопросы явно поразили Стоктона. Меловое лицо миссис Стоктон посерело.