Шаг за черту
Шрифт:
Впрочем, без реалити-шоу телевидение уже не может существовать. Их успех — примета (нашего) времени, равно как и триумф шоу, где разыгрываются большие деньги, например Millionaire («Миллионер»). Популярность реалити-шоу столь высока, что заслуживает детального изучения, поскольку они помогают нам лучше узнать самих себя. Во всяком случае, должны помогать.
Но сколько же в них пошлого нарциссизма! Телевизор, который прежде наивно считали окном в мир, превратился в лавку дешевого барахла. Кому нужны знаменитые на весь мир, по-настоящему одаренные люди, если на экране всегда можно увидеть собственную аватару — этакое полузнакомое, полупривлекательное существо, изображающее нашу повседневную жизнь, но перемещенное в некие фантастические обстоятельства? Кому нужен талант, если экраны заполонила лишенная комплексов бездарность?
Я смотрел
Быть «знаменитым» и «богатым» — две наиболее важные концепции западного общества; что же касается этических возражений, то они попросту отметены притягательностью славы и богатства. Быть богатым и знаменитым — о’кей, это прекрасно, быть хитрым тоже хорошо. Хорошо быть эксгибиционистом. Хорошо быть плохим. Скука — вот что затупляет острое лезвие морали. Невозможно удержаться от возмущения, глядя на людей, давно ставших обыкновенными прагматиками и корыстолюбцами.
О, эта серость! На экране мы видим, как люди становятся знаменитыми, потому что спят, разжигают костер, потом его гасят, записывают на видеопленку заученные мысли, демонстрируют свои груди, слоняются тут и там, ссорятся, устраивают друг другу мелкие пакости, спокойно относятся к своей непопулярности и — вот это уже интересно, жаль только, происходит нечасто, — целуются. Короче говоря, мы видим людей, которые становятся знаменитыми, практически ничего не делая, просто позволяя подглядывать за собой миллионам людей.
А теперь прибавьте к эксгибиционизму наших «островитян» нездоровое любопытство телезрителей, и вы получите картину общества, рабски преданного тому, что Сол Беллоу называл «гламурной жизнью». И верно, все эти банальные, но блестяще срежиссированные «события» поданы с таким шиком, что все истинные ценности нашей жизни: скромность, достоинство, ум, чувство юмора, бескорыстие (дальше можете продолжить сами) — сводятся до уровня никчемных излишеств. В этой перевернутой с ног на голову этической вселенной чем хуже, тем лучше. Шоу показывает нам «жизнь» в виде драки за место под солнцем, заставляя поверить, что в этой драке все средства хороши, и чем они отвратительнее, тем больше должны нам нравиться. Выиграть — это еще не все, как сказал когда-то Чарли Браун [261] , вот проиграть — это уже все.
261
Чарли Браун — персонаж комиксов «Орешки» американского художника-юмориста Чарльза Монро Шульца (1922–2000).
Проблема выдуманного шоу-реализма состоит в том, что, как у всех выдумок, у него короткая жизнь; если, конечно, он не сумеет как-то обновиться. Велика вероятность того, что наше нездоровое любопытство станет более востребованным. Нам будет уже недостаточно смотреть, как кто-то откровенно злобствует с экрана или плачет, когда его изгоняют из дома, превратившегося в ад, или «раскрывает всю подноготную» на очередном ток-шоу, словно знает что-то такое, что еще можно раскрыть.
На экраны постепенно возвращаются гладиаторские бои. Телевизор превращается в некий Колизей, а участники реалити-шоу — в гладиаторов и львов; их задача — уничтожать друг друга до тех пор, пока не останется один выживший. Возникает вопрос: сколько нам понадобится времени для того, чтобы, идя на поводу у нашей необузданной фантазии, потребовать присутствия «настоящих» львов и настоящей опасности, чтобы наконец утолить жажду все более ярких зрелищ, где было бы все больше боли и изощренных ужасов? В одной из газет как-то промелькнула заметка, что уважаемый писатель Гор Видал якобы согласился присутствовать на казни путем смертельной инъекции взрывателя из Оклахомы Тимоти Маквея. Свидетель казни наблюдает за этой жуткой процедурой через стекло, иначе говоря, видит ее на экране. Что ж, это ведь тоже реалити-шоу, которое — позвольте сделать предположение — может стать прообразом будущих телепрограмм. Если мы желаем смотреть, как люди предают друг друга, то почему бы не посмотреть, как они умирают?
В
В конце великого романа Оруэлла «1984» Уинстону Смиту промывают мозги. «Он любил Большого Брата». Как теперь его любим мы.
Освобождение убийц Балджера
Словно героиня древнегреческой трагедии, женщина — Дениз Фергюс, чье имя мгновенно стало знаменитым, — держа на руках воображаемое тело своего мертвого ребенка, Джеймса Балджера, истошно вопит, требуя справедливости. Убийц ее сына выпустили из тюрьмы, и женщина находит это несправедливым. «Неважно, где они будут находиться! — кричит она. — Придет и их час! Я этого так не оставлю!» Затем, внезапно спустившись с высот классической трагедии в стиле «кровь за кровь», женщина спокойно добавляет: «Восемь лет я хранила достоинство, но теперь расскажу все». Остается надеяться, что за этим не последуют призывы восстановить справедливость по принципу «око за око», что, конечно же, моментально выплеснется на первые страницы таблоидов. В конце концов, Чувство собственного достоинства — тема не для таблоидов. И если кто-то из освобожденных будет убит мстителями — или по ошибке убьют не того, — тиражи подобных журналов только вырастут.
Случившееся в районе Мерсисайд, где в 1993 году двое десятилетних мальчишек — Роберт Томпсон и Джон Венеблз — убили двухлетнего Джеймса Балджера, с самого начала породило множество вопросов. То, что убийцами оказались дети, и то, что убийство было совершено с особой жестокостью, заставило задуматься о природе зла: глубокая проблема, давно замусоленная средствами массовой информации, для которых зло — это, по-видимому, нечто вроде проявления киношного «дьявольского семени». Высказывались предположения, что Венеблз и Томпсон находились под влиянием «ужастиков», которые, как выяснилось, они не смотрели. Но самое удивительное в этой истории то, что мыслили и выражались стереотипными фразами, почерпнутыми из бульварных триллеров, вовсе не малолетние убийцы, а — кто бы вы думали? — британская пресса.
Из-за звериной жестокости, с которой было совершено убийство, очень многие не желают признавать, что Венеблза и Томпсона можно помиловать. Люди считают, что показное раскаяние двух юных преступников всего лишь ловкая увертка. В знаменитом рассказе Ивлина Во «Коротенький отпуск мистера Лавдэя» убийца, который в течение многих лет был тишайшим, скромнейшим и добрейшим из всех заключенных, в конце концов получает помилование и тут же совершает новое убийство. Видимо, страх подобного рецидива и заставляет противников Венеблза и Томпсона категорически выступать против их освобождения — вот она, искра вечного подозрения, из которой так старательно раздувает пламя британская пресса.
И все же наиболее информированные источники упорно повторяют, что Венеблз и Томпсон действительно изменились, теперь они — наглядное свидетельство того, что раскаявшийся преступник может вернуться к нормальной жизни. В качестве примера можно привести слова Марка Лича из UNLOCK (Национальной ассоциации исправившихся правонарушителей), который говорит: «Нет никаких признаков того, что они снова совершат преступление». Таким образом, перед нами встает простая дилемма «либо — либо». Либо мы верим в то, что преступник способен исправиться, и тогда обязаны согласиться с мнением экспертов, что имеем дело именно с таким случаем; либо категорически будем это отрицать — но если так, то давайте вообще откажемся от помилования; пусть тюремное заключение станет возмездием общества для преступников, которые все равно уже никогда не исправятся и, значит, проведут за решеткой остаток своих дней. Если единожды оступившемуся человеку уже никогда не вернуться к честной жизни, если «паршивой овце» суждено остаться таковой навеки, то давайте просто отшвыривать их в сторону, изолируя от общества.