Шагай вперед, мой караван...
Шрифт:
Бэмби тотчас снова перевернулся на живот и, отжавшись на передних лас- тах, вытянулся по вертикали, доставая носом почти до ее плеча. Всем своим видом он выражал радостное нетерпение - раскачивался из стороны в сторону, махал лас- тами, как крыльями, и при этом урчал что-то невнятное. Вика скинула шорты, ма- ечку и кепку и, оставшись в заранее надетом купальнике, вбежала в воду. Морской лев устремился за ней. Через минуту, отплыв на глубину, они уже шумно кувырка- лись и ныряли, синхронно переворачивались то на спину, то на живот и надолго исчезали под водой. Вика старательно копировала движения своего друга, чем яв- но приводила его в восторг.
Наигравшись и наплававшись вдоволь, Вика выбралась из воды и, тяжело дыша, счастливая и возбужденная, уселась снова на камень, подставив тело ветру и солнцу. Бэмби, как преданный пес, устроился у ее ног, однако при этом несколько озабоченно, как показалось Сэму, поглядывая в сторону океана.
– Эй, дружок!
– Вика легонько пнула его босой ногой.
– Думаешь, не знаю, что у тебя на уме? Давай-давай, не стесняйся. Показывай свой гарем? Небось ведь умираешь, как похвастаться хочется.
Сэму не впервой доводилось быть свидетелем “разговоров” Вики с Бэмби, но каждый раз он не мог не удивляться тому, что животное понимает ее буквально с первого слова.
Самец с радостной готовностью приподнял свою по-львиному гордую голову и дважды призывно протрубил. В ответ на его зов вдалеке показалось сразу несколько голов.Взяв курс на берег, они приближались на довольно большой скорости, как торпеды, рассекая носами морскую гладь и оставляя позади себя разбегавшиеся борозды. Это были четыре миниатюрные, изящные самочки футов пяти длиной. Приплыв к берегу, они выбрались на сушу и в живописных позах разлеглись на песке, в двух шагах от своего властелина. Преисполненный мужской гордости, Бэмби заглядывал Вике в глаза, выспрашивая ее одобрение. Даже его черный нос лоснился от самодовольства.
– У тебя великолепный гарем, красавец ты мой, - одобрительно сказала Вика, погладив его по голове.- Не забудь показать мне свое потомство, когда оно у тебя появится.
– Ну не может такого быть, чтобы он понимал все, что ты ему говоришь!
– беспомощно развел руками Сэм.
– Хоть убей, не могу в это поверить.
– Слова я больше для тебя говорю, - усмехнулась Вика.- Ему в моих словах нужды нет. Он улавливает импульсы, идущие отсюда, - она хлопнула себя по мокрой голове, а потом приложила руку к сердцу: - И отсюда. Животные гораздо чувствительнее, умнее и благороднее, чем люди привыкли считать. Если бы только человек мог это осознать.
– А если бы ты относилась к людям так же чутко, как относишься к животным...
– Сэм вздохнул и умолк, не договорив.
– Ну? Что тогда?
– улыбнулась Вика.
– Тогда ты возможно заметила бы, как тоскливо и жалобно стучит рядом с тобой другое - человеческое - сердце и проявила бы к нему хоть чуточку сострада- ния.
– И оно удовлетворилось бы состраданием?
– лукаво спросила Вика.
– Разве мы не договорились с тобой, что данная тема для нас закрыта?
– Ну конечно, тюленье сердце тебе ближе.
– Он тяжело, безнадежно вздохнул.
Вика натянула поверх не просохшего еще купальника одежду, но мокрые волосы прятать под кепку не стала.
– Засиделись мы. Уже поздно, - заторопилась
– Она наклонилась и звонко чмокнула своего преданного друга в крутой лоб.
Сэм тоже поднялся, по-приятельски похлопав Бэмби по спине.
– Смотри, он не хочет тебя отпускать. Как бы опять не увязался за нами.
– Не увяжется.
– Вика наклонилась к животному и что-то шепнула ему в са- мое ухо.
Не спуская с нее глаз, он нехотя подполз к самкам и, растолкав их, лег меж- ду с ними.
– Что ты ему сказала?
– Это наш секрет, - улыбнулась Вика, беря Сэма под руку.
– Пошли!
Глава 62
Ровно через сутки Левону перезвонили и сообщили следующее: Интересующее его лицо около трех лет назад уехало по турристической визе в Соединенные Штаты и до сих пор не возвращалось. В Ереване у него остались жена и четырехлетний сын, которым он регулярно посылает небольшие суммы денег. В настоящее время жена - Нина Акопова, ищет покупателя на их двухкомнатную квартиру, поскольку супруг ее должен вот-вот приехать и перевезти их с сыном в Штаты. Левон был вне себя от бешенства. Ситуация, наконец, предельно прояснилась, расставились все точки над i.
Запершись в своей спальне, родители Инги долго обсуждали создавшееся положение, если только можно назвать обсуждением бурное выплескивание эмоций. Лана давно не видела мужа в таком взвинченном состоянии. Всю жизнь он был для нее образцом выдержки, умения владеть собой.
– Ему это просто так с рук не сойдет. Я буду не я, если не проучу этого мерзавца!
– стиснув кулаки, грозился он.- Я сотру его в порошок. Ему не будет житья ни там, ни здесь. Он меня еще плохо знает. Я покажу ему, как затевать подобные игры с моей семьей. Подумать только! Использовать мою дочь в своих гнусных целях! Он у меня будет плакать кровавыми слезами.
Закусив нижнюю губу и сдвинув брови, Лана сосредоточенно молчала. Гнев, оскорбленное самолюбие, боль за дочь боролись в ней с ее собственными жизненными кредо, исключавшими даже помыслы о мести.
– Прежде всего, - наконец проговорила она, - давай решим, следует ли нам открывать глаза Инге на то, что с ней произошло.
– Я бы не стал этого делать.
– Почему?
– Она слишком эмоциональна. Ее реакция может быть непредсказуемой. Боюсь, она окончательно сорвется.
– А я считаю, что правда ей просто необходима. Тут есть психологический момент. Женщине, девушке легче принять то, что ее преднамеренно обманули, чем то, что ее разлюбили и бросили. В первом случае причина кроется в нем одном, во втором - в ее, как она может на всю жизнь вбить себе в голову,ущербности, неполноценности. Я хочу, чтобы моя дочь вошла в мир взрослых личностью самодостаточной.
– Ладно. Убедила. По части женской логики я пас.
Лана постучалась к Инге в комнату. За дверью ответили молчанием. Она повернула ручку, дверь была заперта изнутри. Сердце ее упало и учащенно заколотилось “Господи! Не натворила бы чего.”
– Инга! Девочка моя! Открой, пожалуйста. Это мама, - пропела она ласково, совсем как козлиха из сказки “Волк и семеро козлят”.
Замок щелкнул, но и только. Лана сама открыла дверь. Инга уже снова сидела на растерзанной постели, нечесанная, неодетая, зареванная. Лана молча опустилась в кресло, осуждающе глядя на дочь.