Шаги навстречу
Шрифт:
Энн подбоченивается:
— Прошло уже больше месяца. Почему это ты решил, что тебя еще никто не опередил?
Он тут же мрачнеет:
— А меня опередили?
— Нет, — хихикает она. — Ты сорвал первый. Если повезет, получишь и второй.
На этот раз она сама тянется к нему и целует!
На этот раз я закрываю глаза.
Когда открываю, вижу Бри, которая въезжает в комнату в своем инвалидном кресле. На лице — широченная улыбка.
— Ага! — восклицает она. — К-с-ти, теперь я точно выиграю. Это стоит больше одного очка. Мне причитается бесконечное множество.
— Два
— Боже мой, я пропустила первый? Почему меня не позвали? Я застряла в ванной, пытаясь надеть свитер на этот дурацкий гипс.
— Может быть, и к лучшему, что ты не видела, — говорит Энн. — Тогда ты будешь с большим нетерпением ждать своего первого поцелуя… лет так через шесть-семь.
— Шесть-семь! Скорее, через год. Или того раньше. — В ответ все смеются.
Тэннер заехал ненадолго, но он все-таки проходит в дом, чтобы немного поболтать. Первое, на что он обращает внимание, — на пушистые розовые тапочки Бри.
— Какие красивые, — говорит он, указывая на ее ноги на инвалидном кресле. — Новые?
— Да, — отвечает Бри. — Мне купили их на следующий же день после моего возвращения из больницы. У моей лучшей подруги такие же, она для меня их и выбирала. — Она смотрит на Энн и улыбается.
Бри не стала говорить Тэннеру, что Энн не только выбрала ей тапочки, но и заплатила за них из своих сбережений.
Когда я вижу, как мои сестры друг другу улыбаются, трудно поверить, что наша семья не всегда была такая… цельная. Однажды вечером мы уехали из больницы, не зная, что ждет Бри, а на следующее утро, рано-рано, родителям позвонили и сказали, что она начинает приходить в себя. Они вытащили меня из постели и полетели в больницу, чтобы быть рядом с ней. Поскольку ей необходимо было пристальное медицинское наблюдение, ее увезли из палаты Энн в другую, куда бы могли заходить доктора и персонал, не тревожа Энн.
Это произошло почти три недели назад.
После операции Энн идет на поправку гораздо быстрее, чем я ожидал. Пока ей нельзя бегать и все такое, но уже через несколько дней в больнице она начала вставать и ходить, а сейчас может даже выполнять несложную работу по дому. И уж точно она вполне здорова, чтобы целоваться!
Фу, гадость!
Бри еще до выздоровления далеко. Ей понадобиться много заниматься, после того как встанет с инвалидной коляски, но я не думаю, что это ее удержит. Блин, я бы совсем не удивился, если бы узнал, что она уже подумывает, как забраться на коляске на холм в парке и скатиться оттуда.
Нет, я не прав. Скорее, она думает о том, как бы усадить меня в свою коляску и спустить вниз. И если честно… звучит заманчиво.
Папа с мамой возвращаются почти в полночь. Мы с Энн к их приходу спим перед телевизором на диване. Бри — в своей коляске рядом с Энн.
— Дети, — окликает папа. — Просыпайтесь. Мы хотим вам что-то показать.
Мы, озадаченно переглядываясь, направляемся ко входной двери. Возле нашего дома за маминым минивэном стоит Морж.
— Мы ужинали в «Стефани Инн», — объясняет мама, — и забрали его по дороге домой.
— Как только получишь права, он твой, — говорит папа Энн. — Пока, конечно
Я могу только сказать:
— Ух ты!
— Со-8 офигеть! — добавляет Бри.
Энн немного ошарашена.
— Правда?
— Правда, — уверяет мама, — с одним условием.
— Любым.
Мама улыбается:
— Каждый новый водитель дает машине свое прозвище.
Энн кивает. Прикасается рукой к груди.
— Это легко, — шепчет она. — Я назову ее Стэн.
— Стэн? — удивляюсь я. Никогда не слышал о человеке с таким именем. — Что за тупое прозвище? Я думал, ты назовешь автомобиль Тэннером.
Энн делает глубокий вдох и выдыхает:
— Мое сердце принадлежит Тэннеру. По крайней мере, сейчас. Но Стэн… Стэном звали моего донора. Я никогда его об этом не просила, а он отдал мне свое сердце. Просто так.
После первой недели учебы, в пятницу, мама забирает меня после уроков, чтобы мы смогли быстро съездить на побережье. Энн с Бри тоже хотят поехать, но еще не готовы к таким длительным переездам в машине. Наша первая остановка в Кэннон Бич, у дома престарелых, где лежит бабушка Грейс.
Как обычно, здоровье у бабушки не очень, поэтому разговариваем мало.
— Бабуля, это Эмили.
Она прикрывает глаза в знак того, что узнала. Потом произносит:
— Ты приехала.
— Да, мы приехали, — мама присаживается ближе. — У нас новости. Энн получила новое сердце.
Взгляд бабушки на мгновение загорается, но потом тухнет, как будто она чувствует, что это не все новости.
— Однако Бри попала в аварию. Наверное, мы должны были бы тебе сообщить, но я не хотела волновать. Ее здесь, в Кэннон Бич, сбила машина, но повезли лечить в Портленд, поэтому мы так долго не приходили. Но… ей сейчас намного лучше. Ей повезло, бабушка. Действительно повезло, что она выжила. Одно время ее жизнь висела на волоске.
— Тут не везенье, — бормочет бабушка. Потом смотрит на меня и четко и ясно говорит: — Все всегда в руках Господа.
— Точно, бабуля, — соглашаюсь я. — А у Господа крепкие руки.
Бабушка устало прикрывает глаза, как всегда, когда силы покидают. Она делает глубокий вдох через трубку, потом надолго закрывает глаза.
Маме нужно еще кое-что забрать в пляжном доме перед отъездом, поэтому наша вторая остановка здесь. Пока она в доме собирает вещи, я тайком убегаю на пляж. Сейчас отлив, поэтому я бегу к подножию Хейстек Рок и начинаю копать. Через минуту я обнаруживаю очередную рождественскую коробку, на это раз на ней изображен Санта-Клаус. В ней могли бы легко поместиться двадцать сахарных печений, но по весу кажется, что в ней ничего нет.
Когда я снимаю крышку, внутри клочок бумаги из альбома для набросков Бри. Он скручен в трубочку, а посередине перетянут резинкой. Я вытираю мокрые руки о рубашку, убираю лишний песок, чтобы не повредить то, что внутри, и осторожно стягиваю резинку.
На листе прекрасный набросок нашей семьи, выполненный в основном карандашом. В центре — Бри с короткими волосами. Слева держатся за руки родители. Бри обнимает за плечо Энн, а Энн меня. Единственные яркие пятна на бумаге — красные, и кажется, бьющиеся сердца у каждого в груди.