Шагни в Огонь. Искры
Шрифт:
Но это всё равно было невозможным – да и кто даст вдруг короткоухому стрелять? Да и не похож он на любителя действовать исподтишка, да и готовности рисковать местом в школе у него не наблюдалось, да и разве мыслимо нарушить таким образом праздник? Нет уж, для помешанных на церемониях элхе подобное точно должно считаться невозможным.
И всё же, невзирая за все попытки призвать здравомыслие, страх не оставлял Тенки до самого конца – пока они с Ллайне не покинули поле и быстрый взгляд, брошенный в зал, не сказал нинъе, что опасения его и впрямь
Только тогда получилось вздохнуть спокойно и поразиться выступившему под мышками поту.
Собранные стрелы первокурсники вытерли специально предназначенными полотенцами, стряхивая влажный песок, приставший к бамбуку. Мимо метнулись два элхе – следующие наблюдатели.
– Сразу не понесём, – предупредил Эвите. – Они уже пошли на третий.
– Угу.
Они остановились в коридорчике рядом со входом в зал, уселись на скамеечку, бережно придерживая ладонями стрелы. Отсюда лучников видно не было, только мишени и вздымающееся вокруг них пламя.
– Хорошо стреляют, – отозвался о старших Эвите, – заглядеться можно.
Тенки молчал, уставившись в сторону мишеней.
– У тебя сколько рекорд? Больше всего попаданий?
– У меня? – нинъе усмехнулся. – Два.
– Из двадцати?! – Эвите вылупил глаза.
– Тише ты. Услышат – по ушам надают. Ага, из двадцати. Что, много? – Тенки откровенно смеялся.
– Мало! – Эвите то ли принял насмешку всерьёз, то ли действительно изумился настолько, что забыл о вежливости. – У меня – восемь, почти половина!
– Ну молодец, что тут скажешь, – философски ответил Тенки.
Сокурсник замолчал, словно не находя подходящих для дальнейшей беседы выражений. И вовремя – из зала выглянул старший, второкурсник.
– Тихо! – строго оглядел младших. – Ли!
Тенки невольно выпрямился. Вскинул глаза на второкурсника.
– Когда ты выскочил стрелы собирать, ты к залу спиной повернулся. Это невежливо, постарайся так больше не делать.
Мальчишка застыл. В голове заметались красочные эпитеты, подходящие к ситуации.
– Понял?
Через силу сглотнув, Тенки кивнул – иначе не отстанут.
Второкурсник исчез, скрываясь в зале. Эвите сидел как пень.
Какого хрена?! Огонь бы их всех побрал, какого хрена их не устраивает обычная человеческая задница?! Не в лицо же он им её суёт?! И всего-то мельком, небось, увидели, всё остальное время он на корточках сидел и ощущал лопатками воображаемый удар!
Идиоты... Безнадёжные эльфийские идиоты...
– Три промаха, три промаха, – шептал Эвите, провожая взглядом предпоследнюю стрелу. – Если Дени-эльви-оодиэ попадёт, три... плюс пять... плюс...
– Один, – подсказал Тенки, сам удивляясь, что помнит цифру. – Всего девять промахов.
– В прошлом году было шестьдесят восемь попаданий, – считал Эвите, – значит, двенадцать промахов... Ещё есть шанс!
Зал взревел: стрела
– Жаль, не «венец», – удручённо вздохнул сокурсник. – Был бы, если б не Эвисто-оодиэ.
– Прошу подтверждения! – крикнули из зала.
Маленькая фигурка выскочила на поле:
– Произвожу подтверждение! «Великое пламя» – «венец»! «Второй всполох» – три есть! «Дым»...
– Пойдём! – велел Эвите. – Надо отнести стрелы.
Только вступая под крышу зала, темноватую после залитого солнцем поля, Тенки сообразил, что принёсшие стрелы сами вручают их бойцам – а значит, ему придётся собственноручно передать их Намари и – придурку Мурасе-Ито.
Мальчишка глянул из-под чёлки на непроницаемое лицо темноволосого элхе. После того как на поле перед мишенями на Тенки нашло временное помрачение, он ощущал себя так, словно и вправду был под угрозой, словно короткоухий и в самом деле целился в него и сжалился, убрал лук, оставляя Тенки жизнь. Словно теперь элхе окончательно признал его равным, стоящим соперником, и дал обет подождать случая встретиться лицом к лицу, не стараясь ударить в спину.
Понять придурка-старшеклассника у Тенки никогда не выйдет. Никогда, но, может быть… Может быть, короткоухий и правда окажется достоин уважения. Хотя бы за меткость. За невозмутимость. И за клятое их элхеское умение разделять личные эмоции и чувство долга.
Не ведающий о Тенкиных мыслях старшеклассник принял стрелы небрежно, но – надо же! – соблаговолил ответить снисходительным кивком. Снова четверо стрелков сбились в кучу, кулак к кулаку, затянутые в перчатки руки, крикнули громко: «Соле!». И снова пошли зажигаться мишени.
Бойцы отходили в глубь зала, ставили луки в высокие деревянные стойки, негромко переговаривались. Кажется, «дым» сокрушался о чём-то, может, просил прощения, что подвёл остальных, попал меньше всех.
Виллиэ окончил перекличку с первокурсником-наблюдающим, просматривал тонкую тетрадку на коленях: результаты боя.
Тенки невольно вытянул шею: как там, как они выступили? Перебит ли рекорд прошлого года, те впечатляющие шестьдесят восемь стрел, о которых гудел первый младший? Но отсюда, разумеется, тонкие красные каракули в тетради Виллиэ прочитать было невозможно. Да он, к тому же, наверняка писал на древнем языке, с этими их совершенно не поддающимися расшифровке иероглифами.
Старшекурсник наконец отложил тетрадку, окинул взглядом зал, младших, сидевших позади в несколько рядов, замерших впереди третьекурсников и бойцов, застывших в церемониальных стойках. Встал, сузил глаза. Ровным голосом скомандовал:
– Сбор!
Единым движением зал поднялся.
***
– Здравствуй, сестра.
– Здравствуй.
– Как родители? Здоровы ли все... дома?
– Все здоровы.
– Спасибо, что приехала. Я был рад знать, что ты смотришь.