Шахматная доска
Шрифт:
— Человек бы не стал, а компьютер станет! Я в этом нисколько не сомневаюсь. Давайте проверим. Я уверен, что в этой позиции в ста случаях из ста машина возьмет фигуру. В ста из ста! Это же не человек! Ему кажется, что в этой ситуации он получит преимущество, но в позиции проиграет.
— Давай-ка проверим.
— Съест, съест! — вдруг слышалось из другого конца гостиной. — Я уже проверял, — добавлял тренер и просил кого-нибудь подлить ему чаю.
Гаспаров дважды щелкал мышкой, и словно по веленью волшебной палочки, фигура двигалась вперед. Компьютер брал время на размышление, начинал гудеть вентилятор, и все возвращалось в привычное
— Я сейчас проиграю партию до этого хода на своем компьютере, но уверен, что мой есть не станет!
— Станет! — вновь заговаривал тренер. — Мы уже и на твоем играли.
Через мгновенье машина действительно брала пешку, и команда, будто
бы единым ртом, облегченно вздыхала. Подобную позицию имитировали еще с десяток раз, и симулятор не изменял себе. Всякий раз машина не отказывалась от предложенного ей лакомства, что, несомненно, вселяло надежду. Ни Гаспаров, ни секунданты не знали силы нового соперника, но в том, что он будет мыслить в духе своих алюминиевых собратьев, сомневаться не приходилось. Именно уверенная игра в позиции и должна была стать залогом успеха русского чемпиона. Пытаться просчитать компьютер означало заранее поставить подпись под собственным самоубийством. В отличие от человека, компьютер не ошибался. Компьютер не хандрил и не волновался. Единственным слабым местом машины была неспособность понимать игру. Симулятор мог просчитать миллионы комбинаций, но, обделенный душой, был не в силах понимать действительную диспозицию игры.
Именно это Гаспаров и пытался донести первому лицу Соединенных Штатов Америки:
— Да, господин Президент, я твердо убежден в том, что компьютер не может думать.
— Значит, вы уверены в том, что сможете обыграть «Нью Кинг»?
— Думаю, да, господин Президент.
— Но как? Машина ведь может просчитать все ходы на доске!
— Просчитать да, но вот до конца понять, что на ней происходит. вряд ли! Позвольте, я приведу Вам один пример, господин Президент. Возможно, он будет не совсем корректным с точки зрения науки, но все же. В статье Тьюринга «Могут ли машины мыслить» есть отличный пример на эту тему. Вы случайно не знакомы с этой статьей?
— К сожалению, нет.
— Ну и не важно. В этой замечательной статье Тьюринг действительно рассуждает о том, может ли машина мыслить. И вот на одной из страниц своей работы он приводит следующий пример. Боюсь, что я вряд ли смогу воспроизвести его в точности, но суть такова: машины всегда, снова и снова выполняют некоторую последовательность операций до тех пор, пока не выполнено определенное условие.
— Как-то это слишком завернуто.
— Не волнуйтесь, сейчас все поймете. Каждое утро мама хочет, чтобы по дороге в школу ее сын заходил к сапожнику для того, чтобы справиться, не готовы ли ее туфли. Она может каждое утро снова и снова просить его об этом, а может однажды раз и навсегда повесить в прихожей записку. Так как ее сын — компьютер, он будет ходить к сапожнику каждый день, и лишь когда он принесет туфли, мать разорвет записку. Понимаете?
— Пока не очень.
— Так вот, в моем случае совершенно бесполезно отговаривать мальчика не ходить в школу. Бесполезно просить не заходить к сапожнику и, в конце концов, не приносить маме туфли. В этом я его не переиграю. Он всегда принесет туфли, даже если случится третья мировая война.
— Тогда как же вы собираетесь его победить?
— Отрубить маме ноги.
— Вот как?!
— Да, хотя и этого может быть недостаточно. Хорошо бы маму вовсе убить.
— Мне кажется, я начинаю вас понимать.
— Надеюсь, господин Президент.
Президент
«В общем-то, не случится ничего плохого, если этот русский проиграет Пинтелу», — подумал президент.
«Он вполне приятный человек. Думаю, он несильно расстроится, если я разнесу в пух и прах его американскую мечту», — думал Гаспаров.
Каждый человек, будь то Папа Римский или премьер-министр Великобритании, считал своим долгом сыграть с Гаспаровым хотя бы одну партию. Куда бы ни приезжал шахматист, в очередной королевский дворец или самую убогую на свете тюрьму, перед ним выкладывали доску и расставляли фигуры. Десятки, десятки тысяч партий с самыми посредственными и важными игроками планеты. Послы и депутаты, космонавты и священники, спортсмены и режиссеры — все мечтали поставить лучшему на свете шахматисту мат. Они делали предсказуемые ходы, и, разглядывая их идеально отглаженные воротники, расстроенный Гаспаров отдавал фигуру за фигурой. Он дарил людям надежду, и когда организаторы встречи намекали на то, что пора бы заканчивать, тремя ходами отбирал ее. Анни избегал играть с любителями, но если положение обязывало, никогда не проигрывал. Начал играть — побеждай, повторял он.
Выставочные игры, как правило, не откладывались в его голове. Если быть до конца откровенным, Анни не помнил и пяти процентов людей, с которыми играл. Временами, в том или ином старом журнале, он находил заметку вроде: «Повержен очередной Президент». В таких случаях шахматист обращался за помощью к своим секундантам:
— Миш, я что, правда играл с Президентом Венесуэлы?
— Да, Анни.
— И как сыграли?
— Полтора на полтора, — шутил друг.
Из множества бесполезных партий Гаспаров навсегда запомнил только одну. Это случилось во Франции. По приглашению общины русских эмигрантов Гаспаров приехал в Ниццу. Заканчивалось лето, и морской воздух был особенно ласков. Играли на улице. У воды.
Соперником великого гроссмейстера стал старый русский актер. Ему было около девяноста лет, и поначалу Анни согласился играть исключительно из уважения к пожилому человеку, однако когда игроки сделали с десяток ходов, о всякой вежливости пришлось позабыть. Старик играл блестяще. Он двигал фигуры трясущимися руками, но оттого его ходы не становились слабыми. Вплоть до самого конца партии, когда на доске осталось всего несколько фигур, пожилой соперник прекрасно ориентировался в ситуации и ни в чем не уступал великому шахматисту. Лишь после пятьдесят четвертого хода белые допустили ошибку. Результат был предрешен. Гаспарову оставалось сделать всего несколько ходов. Он просто не мог не воспользоваться таким подарком. Белые просчитались.
Однако за время партии соперник вызвал к себе такое уважение, что Гаспаров впервые в жизни решил свести партию вничью. В этом поступке не было никакой бравады и бахвальства. Нет. Гаспаров просто-напросто искренне посчитал, что для него будет большой честью сыграть вничью с этим пожилым господином. Всю партию он с наслаждением наблюдал за остроумными ходами оппонента и в ее конце был готов первым предложить ничью.
Спустя несколько мгновений Гаспаров специально сделал скрытый от соперника, но в то же время весьма и весьма посредственный ход. Каково же было его удивление, когда через минуту старик оторвал от доски взгляд и недовольно проворчал: