Шахматная партия Дерини
Шрифт:
Келсон вздохнул и перечел письмо. Новости были плохие, как их не рассматривай.
Дункан один стоял на коленях в небольшой часовне, примыкающей к собору Святого Толио, и смотрел на негасимую лампаду, парящую у алтаря. Он воспользовался методами Дерини, чтобы снять с себя накопившуюся усталость. Он умылся, побрился и почувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Однако он не мог решиться надеть на себя одежду священника, которая была приготовлена для него. Он не чувствовал себя вправе облачаться в черную сутану и другие церковные одеяния, в которых он должен будет служить мессу.
Служить, с иронией
Он склонил голову и попытался молиться, но слова молитвы не шли ему в голову. Или, вернее, слова приходили к нему, но они прокатывались через его мозг, не задевая сокровенных струн, как ничего не значащие, бессмысленные фразы, не приносящие успокоения. Кто же мог предвидеть, что они торопятся сюда, чтобы предать земле его брата и сестру Моргана? Кто мог предвидеть, что их здесь ждет?
Он услышал скрип открывающейся двери и обернулся. На пороге в сутане и белой накидке стоял отец Ансельм. Он наклонил голову, как бы извиняясь, что побеспокоил Дункана. Он бросил взгляд на разложенные одежды, на сутану, а затем посмотрел на Дункана.
— Мне не хочется беспокоить вас, монсеньор, но уже пора. Я могу чем-нибудь помочь вам?
Дункан покачал головой и снова повернулся к алтарю.
— Все готово к началу?
— Родные уже на месте, процессия собирается. У вас еще есть несколько минут.
Дункан опустил голову и закрыл глаза.
— Хорошо. Я сейчас буду.
Он услышал звук закрывающейся двери и поднял голову. Фигура над алтарем изображала доброго, милостивого бога. Этот бог понимал, что он должен пренебречь решением церковного суда. Конечно же, он не будет строго судить Дункана.
Со вздохом Дункан поднялся, взял черный шелковый шарф, притронулся к нему губами и одел на шею. Спустившиеся концы он закрепил на поясе. Затем он натянул ризу и расправил складки. Дункан постоял неподвижно, расправил на груди крест, вышитый серебром, четко выделяющийся на черном шелке. Затем поклонился алтарю и направился к выходу, чтобы присоединиться к процессии.
Все должно быть по правилам, никаких отклонений от ритуала, все условия должны быть соблюдены во время этой службы, которая наверняка будет последней в его жизни.
Морган безмолвно сидел на скамье у гробов. Келсон справа от него, Джаред и леди Маргарет — слева. Все в черном. За ними сидели Дерри, Гвидон, советники и помощники Джареда, доверенные слуги. А сзади толпились жители Кулди, те, что смогли поместиться в маленькой церкви. Бронвин и Кевина очень любили в Кулди и теперь все горько оплакивали их смерть.
Утро было солнечным, но холодным, и в низинах еще стоял туман. Чувствовалось, что весна пока не полностью завладела землей. В Церкви Святого Торина было сумрачно и призрачно. Вместо веселых свадебных речей горели свечи погребальные. Один вид их приводил в мрачное расположение духа.
Тяжелые подсвечники с горящими свечами были установлены по обеим сторонам гробов, которые стояли в центре трансепта. Сами гробы были закрыты черной драпировкой. Щиты с гербами двух семейств лежали на крышках гробов. Морган
Герб Мак Лэйнов: серебряный спящий лев, три алые розы на голубом фоне, по окружности серебряные трилистники.
Герб Морганов (горло Алярика перехватило спазмой, но он усилием воли овладел собой): меч, зеленый грифон на черном фоне внутри венка из виноградной лозы.
Зрение Моргана затуманилось, и он с трудом заставил себя посмотреть дальше, за гробы, туда, где у алтаря горели свечи. Их мерцающее пламя отражалось от золота и серебра подсвечников и алтаря. Но сам алтарь был задрапирован черной тканью, фигуры возле него тоже были в черных мантиях. И когда хор начал петь вступительную молитву, Морган наконец осознал, что это похороны.
Двинулась процессия. Впереди одетый в мантию с белой накидкой священник, размахивающий кадильницей, за них монах, несущий большой крест, задрапированный в черное, и следом за ними мальчики со свечами в серебряных подсвечниках. Далее следовали монахи ордена Святого Телио в своих традиционных одеждах и с траурными шелковыми повязками. Следом за ними шел Дункан, который должен был служить мессу. Он был особенно бледным, и эта бледность подчеркивалась его черными и серебряными одеждами.
Процессия вошла в церковь, и все расступились, пропуская Дункана к алтарю. Морган тупо смотрел на все это, автоматически повторяя знакомые слова:
— Я взойду на алтарь господа…
Морган опустился на колени и зарылся лицом в ладони, не желая смотреть на этот ритуал, с помощью которого та, которую он любил, отправляется туда, откуда нет возврата. Всего несколько недель назад Бронвин была жива. Радость переполняла ее от предстоящей свадьбы с Кевином. А теперь она вырвана из жизни, из молодости. И вырвала ее старуха, такая же Дерини, как и она.
Сейчас Морган ненавидел себя. Он ненавидел Дерини, ненавидел свое могущество. Ему причиняла боль мысль о том, что половина крови, текущей в его жилах, принадлежит этой проклятой расе.
Почему все так происходит? Почему принадлежность к Дерини надо скрывать, надо стыдиться своего могущества, прятать его? Причем это длится уже несколько поколений, так что многие уже забыли искусство пользоваться могуществом, хотя оно еще у некоторых сохранилось, могуществом, которое иногда появляется у неумелых людей, случайных людей, применяющих его для корыстных целей, даже не подозревая, что они унаследовали его от древних и благородных — Дерини.
И вот эта древняя старуха-Дерини уже много лет назад ощутила в себе это могущество, научилась простейшим приемам магии, в основном, любовным заклинаниям — и вот… вместо любви она принесла смерть. Но самое плохое не в этом. Во всех проблемах, которые стояли или стоят перед ними, главное место занимает вопрос Церкви: Церковь уже триста лет воюет с Дерини, проклиная магию, и теперь дело зашло так далеко, что государство находится на грани священной войны. Могущества Дерини боятся простые люди, которых сплотил под свои знамена Барин де Грей, объявивший, что он послан Богом избавить землю от Дерини, и в первую очередь — от Моргана. Именно это и послужило причиной того, что случилось в Святом Торине, и последующего отлучения его и Дункана.