Шахматы как модель жизни
Шрифт:
Четвертого марта 2004 года мои часы неумолимо отсчитывали время в важнейшей партии супертурнира в испанском Линаресе. Я играл белыми с болгарским гроссмейстером Веселином Топаловым, будущим чемпионом мира по версии ФИДЕ. Самый значимый турнир года завершался, и я шел на втором месте, но в случае победы мог реально претендовать на первое. У меня оставалось всего десять минут, а на доске была обоюдоострая позиция и назревала буря: я сконцентрировал против черного короля большие силы и вел атаку, бросив на произвол судьбы свой ферзевый фланг.
Я видел многообещающее продолжение, но в расчетах никак не мог найти ничего конкретного: у обеих сторон возникало слишком много возможностей.
Осталось четыре минуты. Стоп, а не был ли его последний ход ошибкой? Верный своему боевому стилю, Топалов вместо оборонительного хода ответил контрвыпадом. Для продолжения атаки я должен пожертвовать фигуру… Мои угрозы серьезны, но если атака вдруг захлебнется, я проиграю! Так что обратного пути уже нет… Сердце прыгало у меня в груди, разгоняя адреналин по всему телу. Я чувствовал, что решающий удар где-то рядом. Мой следующий ход конем открывал ладье атаку на его короля. Но куда пойти конем — на е6 или на е4, вперед или назад?!
Осталось две минуты. Мозг «сканировал» оба альтернативных направления на предельной скорости, пытаясь найти верный путь в головокружительном лабиринте вариантов. Я представлял, как буду отвечать на ходы соперника: если сюда, то туда, если так, то этак. На четыре хода вперед, на пять, на шесть… Но у меня уже не было времени на анализ, достаточно глубокий для того, чтобы быть в нем уверенным.
Одна минута! Тут мне померещилось, что ход конем назад проигрывает. Взвинченный до предела, я пошел конем вперед и… сразу же ощутил, что упустил лучший шанс. Топалов отреагировал быстро, отступив королем к центру, и выяснилось, что решающего удара у белых нет. За оставшиеся секунды я мог только шаховать неприятельского короля, вынуждая его ходить взад-вперед. Ничья повторением ходов лишила меня шансов на победу в турнире… Я испытывал внутреннюю опустошенность. Как же он от меня ускользнул? Где я упустил выигрыш? Почему в критический момент дала сбой моя интуиция?
Как показал анализ, ход конем вперед был и впрямь ошибкой. Пойди я конем назад, на поле е4, то есть «неверным путем», удаляясь от черного короля, — это дало бы белым решающую атаку. За доской мне привиделось, что в конце этого варианта ферзь Топалова успевает, дав шах моему королю, вернуться в оборону — и выигрывают уже черные! Когда после партии Топалов сказал мне, что ход «конь е4» выигрывал, я возразил: «А как насчет шаха ферзем на c1?» Но по озадаченному выражению его лица я вдруг понял, что этот ход был невозможен, ибо ферзь вообще не мог попасть на поле с1. Полное затмение! По иронии судьбы, выигрывающий ход устранял ключевую фигуру обороны — как раз такую стратегическую цель я и должен был преследовать, если бы мне хватило времени подкрепить ее расчетом.
В связи с этим промахом меня больше всего встревожило то обстоятельство, что допущен он был в тактике, а ведь быстрый и глубокий расчет — одна из сильнейших сторон моей игры. Я всегда был уверен, что смогу проанализировать осложнения лучше любого соперника. И когда наступал момент для нанесения решающего удара, мало кому удавалось спастись.
После Линареса-2004 моя уверенность в себе пошатнулась. Разумеется, никто не застрахован от ошибок, но прозвеневший звонок вызывал опасения. В свои сорок лет я был заметно старше большинства соперников, чей возраст не превышал тридцати, а то и двадцати лет. Если на
Как показали мои дальнейшие победы, я всё еще находился в неплохой форме, и в действительности проблема была не в самой цейтнотной ошибке, а в том, что я загнал себя в цейтнот. В последние годы я играл в турнирах нечасто, и недостаток практики порою сказывался в критические моменты. Это выражалось в нерешительности и недоверии к точности своего расчета: драгоценные минуты тратились на перепроверку вариантов, которые следовало разыгрывать очень быстро. Так было и в партии с Топаловым… Самые лучшие планы и хитроумные тактические замыслы могут погибнуть из-за цейтнота — прямого следствия нашей неуверенности.
Хорошая стратегия может стать жертвой плохой тактики
Книги Уинстона Черчилля одни из моих любимых. Упорство — некоторые называли это качество упрямством — пронизывало все грани его характера. Предложенная Черчиллем военная кампания в Дарданеллах во время Первой мировой войны завершилась тяжелейшей катастрофой, но четверть века спустя ему хватило мудрости осознать, что основной замысел был верным, и достало мужества повторить попытку.
В 1915 году Черчилль, будучи главой Адмиралтейства, убедил Кабинет министров и союзников Великобритании в необходимости нападения на турецкий полуостров Галлиполи, чтобы создать линию сообщения с Россией и вынудить Германию открыть новый фронт. Английские войска и корабли отвлекались со средиземноморского театра военных действий и направлялись в пролив Дарданеллы, стратегический пункт, разделяющий европейскую и азиатскую часть Турции.
Начало военной операции было за англичанами, но на этом их успехи закончились. По прибытии на место войска были поставлены под командование Иена Гамильтона, плохо знакомого с оперативной обстановкой. Он разделял ответственность с двумя другими военачальниками, но никто из них не осуществлял общего командования операцией. Один тактический промах следовал за другим, и английские войска несли тяжелые потери. Стойкая оборона турок привела их к победе и возвышению полковника Мустафы Кемаля, впоследствии основавшего Турецкую республику и известного как Ататюрк.
Англичане в конце концов отступили, потеряв около двухсот тысяч человек и три корабля. Это унизительное поражение стоило Черчиллю высшего поста в Адмиралтействе. Но в мае 1940-го, в суровый час испытаний, его вновь позвали в правительство, и он возглавил Кабинет министров Великобритании. В 1941 году, когда Германия напала на Советский Союз, Черчилль первым осознал, что союзные государства столкнулись с проблемой, схожей с военными затруднениями 1915 года: как и Россия в начале Первой мировой войны, СССР испытывал острую нехватку ресурсов.
Поэтому одной из первых акций англичан, уже в июле 1941-го, стала согласованная с СССР оккупация Ирана — с целью налаживания сухопутных коммуникаций и линий снабжения для Советского Союза (снабжение по Северному морскому пути было небезопасным и недостаточным для затяжной войны). И уже в октябре союзные страны начали поставки продовольствия и военного снаряжения в СССР, воплощая в жизнь несбывшийся план 1915 года. Эти поставки оказались очень важны для нашей страны, особенно в 1943 году, когда через Иран в Советский Союз ежемесячно прибывало свыше 300 000 тонн продовольствия, боеприпасов и всевозможной техники.