Шалава
Шрифт:
— Дворник — тоже профессия, — вздохнул Сашка.— А я — хороший дворник, лучший в микрорайоне...
— Ага! Герой социалистического труда! Гений скребка и лопаты! Король помойных ям, отважный борец с грызунами! Тьфу!
Она долго еще скандалила и в конце концов добилась от Сашки обещания не общаться с Любой. Однако, давая такое слово, Таранов заранее решил, что выполнять его не станет. И не выполнял. Он звонил Любе с улицы или из жэка, если удавалось, пытался поддержать совсем затосковавшую девушку морально и сам жаловался ей на Ингу, хотя понимал — это по-мужски. Но свары, затевавшиеся теперь Ингой почти ежедневно, с каждым разом становились все более невыносимыми. А Люба — женщина тактичная
Работать Люба устроилась корректором в какую-то типографию: другой работы со своим высшим филологическим образованием она не нашла. Трудиться ей приходилось на износ, она страшно уставала, но не роптала.
— Хорошо, хоты такую службу отыскала, — говорила Люба Сашке. — В наши-то времена... На панель — и то бы, наверно, не взяли, старовата. Хотя я могу выдать себя за двадцатилетнюю. Как думаешь, Александр Васильевич, сгожусь я еще в путаны?
— Дуреха ты, Любка, — вздыхал в трубку Таранов.— Что несешь... Какая панель...
— Что, не сгодилась бы? — подкалывала его девушка.— Действительно старенькая? Не потяну?
— По-моему, ни ты, ни Инга за все эти годы ничуть не изменились. Словно вас кто законсервировал. Обеим можно дать по восемнадцать лет. Впрочем, я давно тебя не видел. Может, горе изменило тебя?
— Не изменило... — грустно отвечала Люба. — Сама не знаю почему... Даже стыдно как-то. А не виделись мы действительно давненько. Как бы это нам встретиться, а, Саша?
— Не знаю... Инга даже слышать о тебе не хочет, все не может забыть тот твой рассказ о ней.
— А ты веришь моему рассказу?
— Не знаю... Да и неважно это. Я по-прежнему ее люблю. И мне, признаться, все равно, кем она была до встречи со мной. Вот если б она мне изменила — тогда да... А так — наплевать. Проститутка, не проститутка...
— Ладно, Саш, не буду высказываться по этому поводу. Замнем для ясности. А вот увидеться хотелось бы.
— Я чего-нибудь придумаю, — пообещал Сашка.— Обязательно придумаю, не сомневайся.
Впрочем, вскоре жизнь обернулась так, что они смогли видеться достаточно часто. А произошло следующее: Инга заявила о своем желании пойти работать. И устроилась медсестрой в больницу — благо, сохранила свой давнишний диплом. Теперь она часто уходила из дома на сутки — дежурить. В такие дни Люба стала приезжать к Сашке и порой даже оставалась ночевать. Никаких интимных отношений между ними не было — просто дружба. Но Сашка знал — Люба продолжает его любить, а с годами это чувство стало зрелым, глубоким, освободилось от юношеской идеализации предмета любви и приобрело черты пожизненного бремени. Смерть Кирилла, как ни странно, только усилила любовь девушки к Таранову, ибо освободила ее от груза благодарности мужу, от долга перед ним, от нежности к нему — живому, и оставила Любу одну-одинешеньку во всем мире. Ответственную за свои эмоции и поступки только перед самой собой...
Инга, всегда озабоченная только собственной персоной, нс замечала визитов бывшей подруги. Люба, впервые побывав у Тарановых после гибели Кирилла, начала пользоваться теми же духами, что и Инга, а других следов своего пребывания в квартире Сашки, кроме запаха, она не оставляла. Соседи тоже не могли донести Инге о посещениях ее мужа чужой женщиной. С соседями Инга не общалась и даже не хотела знакомиться: раньше — из снобизма, а теперь — от стыда за нынешнюю профессию Сашки. Инга боялась, что ее станут называть дворничихой.
—
— Уверен, что нет, — отозвался Таранов. — Она, едва явится со службы, сразу тащит меня в постель и доводит до полного изнеможения. Если б она грешила на стороне, то не могла бы так, ведь все же она не железная. И потом, я бы догадался. От нее пахло бы посторонним мужиком. Это не спутаешь.
— Да, ты прав... — кивнула Люба задумчиво. — Не спутаешь, пожалуй... Хотя, знаешь, измени она тебе, я была бы счастлива...
Люба впервые со времен их давнего объяснения в аудитории позволила себе столь откровенно намекнуть на свое чувство к Сашке. И у него хватило такта пропустить ее слова мимо ушей .
Однажды Инга вернулась сработы весела и возбужденная.
— Сашка, к нам такой пациент поступил! — с порога начала рассказывать она. — У него ножевое ранение бедра. Говорит — напали на улице незнакомые хулиганы. Это официальная версия. Представляешь, он снял отдельную палату и там постоянно толкутся мощные такие ребята с пистолетами! Охраняют его. Стволы ихние я видела, они хвастали. Я этого парня, раненого, буду вести постоянно. Я одна. Он сам так захотел и заплатил за это! Так что некоторое время дома я буду появляться только на ночь.
— Что значит «вести»? — спросил Сашка недовольно.
— Ну, обслуживать, ухаживать, процедуры проводить. А ночью за ним будут присматривать его охранники. Они так сказали: тебе мы доверяем, ты его принимала, но больше чтобы ни одного незнакомого лица. Только ты и врач, больше никто. Они боятся нового покушения. А мне светят приличные деньги, если я поставлю парня на ноги.
— Что же за шишка такая твой пациент?
— Неужели не ясно? Бандит! Лидер какой-то подмосковной группировки. Крутой малый, весь в мускулах. Жуть!
— И как звать этого крутого малого?
— Семен...
Глава 4
После того как Семен выписался из больницы, Инга больше не вспоминала о нем в разговорах с Сашкой. Она вообще стала другой: перестала скандалить, не попрекала мужа малыми заработками, была весела, приветлива и ласкова. Таранов буквально отдыхал душой. Он привык к вещам, подаренным Инге Семеном, и уже не замечал их — тем более что всегда мало внимания обращал на шмотки, как свои, так и чьи-то еще. Через несколько недель Сашка вовсе забыл и раненого бандита, и связанные с ним неприятности. Впрочем, Таранов имел основания забыть не только какого-то там случайного блатняка — мало ли их нынче? — но и все на свете. Ибо Инга устроила мужу настоящий медовый месяц. Она взяла отпуск, уговорила Сашку сделать то же самое, и они сутками не вылезали из постели, перемежая сие достойное занятие домашними пьянками, а также визитами в не самые дорогие, но вполне приличные ресторанчики, которых развелось последнее время в Москве множество. Средства на эти походы черпались из Ингиного гонорара, полученного от того же Семена. Но об источнике денег Таранов предпочитал не вспоминать. Он был слишком счастлив.
Однако, несмотря на все свои телячьи восторги, однажды Сашка выбрал момент, чтобы тайком позвонить Любе. Выслушав его патетический рассказ, девушка взволновалась.
— Ой, Саня, не нравится мне это! — заявила она. — Инга — змея, всегда была змеей. Хитрой змеей. Сперва ластится, потом укусит. А сейчас... Такое впечатление, что она прощается с тобой!
— Брось, Любка! — обиделся Таранов. — Скажешь тоже — прощается! Я умирать не намерен. Я молодой, крепкий мужик, кого хошь переживу. А если ты намекаешь, что она собирается разводиться... Уж очень не похоже!