Шальная мельница
Шрифт:
Спасти его, спасти любой ценою, даже, если в итоге, самой умереть, или выжить… но всё равно его не обрести.
И не так уже страшны разбойники своей безжалостностью, как то, что они могут отобрать драгоценные минуты… и сам шанс спасти Фон-Менделя.
Но вот уже и очередной знакомый поселок на пути к Цинтену позади, а я всё еще жива и цела.
Цокот копыт по брусчатке, скрип колес. Отхожу немного на обочину, давая ходу невольным попутчикам. Но еще миг — и, вовсе сбавив
— Dziewczynka, gdzie idziesz?[1]
Похолодело все внутри, сердце бешено заколотилось. Смущенно опускаю взгляд, не смотрю в глаза.
— Цинтен.
— О! Mozna je'zdzi'c? Ja tez tam.
Несмелый, с опаской взгляд на него. Время — слишком бесценно сейчас, дорога каждая минута, мгновение… И то, если уже не опоздала. Некогда перебирать. Некогда бояться.
Обмерла на месте. Остановил повозку и незнакомец.
Еще миг — и храбро податься к «карете», живо, ловко запрыгнуть наверх.
— Анна?! — ошарашенная, вскрикнула Беата, не веря своим глазам.
Смеюсь счастливо. Тотчас бросаюсь на девушку и жадно прижимаю к сердцу.
— Я так скучала, как вы тут? Как? Где Хельмут?
— Над раненными корпит, а где же еще ему быть? А ты как?
— Над поляками? — удивленно переспрашиваю.
Обмерла Знахарка, печально скривилась.
— Увы, мы выживаем, как можем. И они — тоже люди, и у них тоже есть семьи.
Невольно, машинально киваю головой.
— Да не важно, — резво махнула в ее сторону, грубо прерывая речь. На мгновение прикрыла я ладонью лицо, коря себя за глупые мысли и вопросы. — Беата, — полный отчаяния и мольбы взгляд в глаза подруге. — Прошу, спасай. Выручай, иначе… он не выживет…
— Кто? — округлились ее очи.
— Генрих. Беата, мой Генрих при смерти…
И хоть по лицу Хельмута было видно, что он не доволен мыслью, что впустую столько времени придется потратить (в дороге), однако, на удивление, и не пришлось уговаривать.
…
— Я с тобой пойду, — слышится тихий шепот Беаты из коморки.
— Не чуди, — отозвался Хельмут. — Сама знаешь, что за дорога нас ждет, да и кто за всем здесь присмотрит? Оставайся за главную, чтобы я был спокоен…молю.
— Я же не переживу, если…
— А я не собираюсь сдаваться. Еще слишком много незавершенных дел. Да и на кого тебя брошу?
Несмелый мой шаг за дверь (увы, некогда ждать) — и оторвались эти двое друг от друга, отскочили, словно от кипятка. Стыдливо спрятали взгляды.
Быстрые шаги на выход Хельмута, бросая мне на ходу:
— Жду на заднем дворе.
Шумный вздох Беаты,
— Возьми, — взволнованный, дрожащий голос девушки. — Пригодятся.
— Беата, но есть «но». Огромное «но».
Обомлела та. Пристальный, с подозрением, сверлящий взгляд, словно выуживая мои мысли (невольно забывая уже о своей неловкости).
— Что такое?
— Хорст. Он не только не поможет, но и против пойдет. Даже подступиться не даст.
— Бунт?
Несмело закивала я головой.
— Помоги мне, Беата. Очень молю. Я не переживу этого.
Отвела та взгляд в сторону.
Еще миг — и бросается куда-то вбок, достает с полки глиняную посудину, а оттуда — вытаскивает мешочек. Отставить лишнее назад, и резво ко мне — ладонь к ладони, взволнованно зажимая дар.
— Береги его и никому не показывай. И сама пары не вдыхай. У тебя еще осталась та наша мазь? — многозначительный взгляд, казалось, глубиной в самую душу.
Едва заметно, коротко киваю.
— Добавишь в нее, разотри хорошенько, а дальше, — с опаской взгляд по сторонам, — … дальше — намажь на что-то острое, тонкое: спицу, иглу, край ножа — и уколи его, хорошо так, до крови. Буквально за считанные минуты в жар впадет, на несколько дней выпадет из жизни. Не лечи как простуду, не давай отваров и даже еды. Ничего — только компрессы и обильное питье. Придет в норму, но помнить обо всем будет очень смутно, а то и, вовсе, забудет.
— А если переборщу? — испуганно шепчу.
— То так тому и быть. Значит, Господь решит иначе.
Побледнела я. Похолодела. Но выбор — невелик. Тотчас сжимаю руку в кулак и киваю, шевелю губами:
— Благодарю.
— Хельмуту ни слова.
Живо закивала я головой, улыбаюсь. Чувствую, как по жилам моим растекается надежда.
Шаг в сторону, но, тут же, помедлила. На прощание взор на подругу и несмело шепчу:
— Всё-таки решились?
Смущенно улыбнулась та, побагровела враз. Стыдливо спрятала взгляд. Едва слышно:
— Война берет свое. И нет уже времени ни на сомнения, ни на страх.
Колко, с опаской мне в глаза, выискивая порицание.
Закивала я головой, добродушно усмехаясь.
— Ты даже не представляешь, насколько я тебя понимаю.
Разворот — и помчать, побежать прочь, жадно сжимая свою драгоценную поклажу.
И снова судьба благоволит мне: буквально сразу находим добрых людей, что помогают добраться едва ли не до приграничной зоны. А там лесом, полем, перебежками…