Шалом
Шрифт:
– Ну, ты колхоз! Балет с речитативом доходней будет! К тому же у нас балет современный, я б даже сказал, авангардный, с элементами оперы. Ну, так вот, подошла к тебе, например, группа туристов, а ты и поешь им: «Пода-ай-й-те граждане на билет до Могиле-е-ева!»
– Что ты несешь? Какой билет до Могилева? Он же прусский солдат! За Кайзера воевал! – возмущенно закипел Буян.
– Вот ты дурень! Ничего не понимаешь! Могилев как переводится – Могила Льва! А он кто? Он и есть Лев. Последний Лев последней войны. Вон посмотри, какая у него золотая грива! А хочет он добраться до своей Могилы,
– Да, круто развел! Ну, тогда надо произносить Могилев по-немецки или по-английски, а то интуристу непонятно будет.
– Ладно, скажешь им, что ты Лев последней войны, так сказать, ее дух, призрак. И вот уже много лет блуждаешь по свету и не можешь найти упокоения, потому что сделать это возможно только в одном городе мира – Могилеве. Но добраться туда ты не можешь, так как нет денег на билет. Поэтому дабы они, граждане интуристы, спали спокойней, в их же интересах немного раскошелиться и скинуться тебе на проезд. А потом ты улыбнешься своей неотразимой беззубой улыбкой и даже пару раз можешь перднуть в трубу, чтобы и до самых тупых дошло!
Человек, случайно оказавшийся в этот осенний день около полудня на улице Ораньербургер, мог наблюдать весьма забавную сцену. Небольшая компания в пестрых убранствах катила по тротуару повозку с каким-то странным калекой. Возглавлял процессию высокий седой мужик в военном галифе и тельняшке, которая виднелась из-под черного, непонятного покроя, пиджака. На голове седого красовался берет с кокардой, выдававший его принадлежность к военно-воздушным силам Украины. Но в целом он скорее походил на махновца, заброшенного в свое время в Берлин вихрями революций и гражданских войн.
Второй персонаж, толкавший повозку сзади, был молод, кучеряв, черноглаз, чернобров, хорош собой, но амуниции имел немного. О его принадлежности к армии говорила только зеленая советская фуражка на голове, да кожаная коричневая портупея, перекинутая через плечо. Единственной дамой в компании была весьма юная особа во всем черном, с вызывающе броским, рассчитанным скорее на войну в тропиках защитным макияжем.
Однако наибольший интерес, несомненно, вызывал сидевший в тележке. Инвалид был безног, одноглаз, однорук, вернее, вторая рука у него имелась, но представляла собой деревянную культяпку с привинченным к ней маленьким пионерским горном. Отсутствие многих полезных частей тела компенсировал шикарный прусский Шелом, который венчал голову несчастного, блистая в лучах солнца золотым великолепием былого имперского величия.
Впрочем, калека под имперским величием выглядел не таким уж несчастным. Он гордо восседал на повозке с видом Цезаря, которого верные слуги везли на прогулку по улицам Рима. Время от времени он возносил руку к небу в знак приветствия горожанам, глазевшим на него из подворотен, и ухмылялся народу забавной беззубой, но какой-то зловещей улыбкой.
Когда процессия проезжала мимо многолюдного кафе со столиками, выходившими на улицу, Цезарь подносил горн ко рту, издавал несколько резких неприличных звуков и начинал кричать про какой-то
Прибыв на Александерплац, вспотевший Федор кинул поводья от тележки Андрэ и просипел:
– Ну все, генух! Приехали! Теперь твоя сольная партия! Но завтра сам пойдешь – я тебя больше тащить не буду. Сейчас оглядись малек и приступай. А мы тут рядом, на подхвате будем.
Андрэ оглянулся по сторонам. Первое, что бросилось ему в глаза, – конечно же, телевизионная башня, знакомая еще с детства, с тех черно-белых трансляций из Восточного Берлина. Сейчас он понял, почему интуитивно выбрал местом премьеры именно Александерплац. Они были похожи, как два близнеца. Один – высоченный гигант, другой – карлик, но оба в прекрасных с устремленными вверх шпилями Шеломах.
Достав из мешка две деревянные колодки в форме дверных ручек, он принялся, отталкиваясь ими от асфальта, продвигаться вглубь площади, решив начать с мест, где концентрация туристов была наибольшей. Первым делом он отправился к большому помпезному фонтану со скульптурной группой из полуобнаженных девиц, во главе которых восседал то ли с Нептун, то ли кто-то похожий на Нептуна.
Приковыляв на место, Андрэ отметил про себя, что сделал правильный выбор. «На фоне этих барочных излишеств я буду выглядеть весьма стильно – прекрасная декорация для одноактного балета!»
Публика, которая находилась в это время у фонтана, принялась с любопытством рассматривать его, но старалась это делать украдкой, как бы невзначай, чтобы навязчивым взглядом не обидеть несчастного получеловека.
«Ладно, приступим. Сейчас мы вас раскомплексуем. Не хватает, правда, важной детали», – сказал про себя Андрэ и вытащил из мешка зеленую фетровую шляпу. Положив ее перед собой, он дунул два раза в горн и громко завопил:
– Дамы и господа! Гастроли балетной труппы Могилевской областной филармонии объявляю открытыми! Сейчас вы увидите одноактный балет – «Одинокая песнь Сверхчеловека»!
Горн прохрипел еще два раза.
– Граждане! Не бойтесь обидеть взглядом несчастного калеку. Вы обидите его не взглядом, но бесчувственным отношением к его нуждам! Смотрите на меня! Смотрите, сколько хотите, но кидайте в эту чудесную зеленую шляпу по два эуро!
Горн: тру-ту-ту, тру-ту-ту-ту-ту!
– Ваши денежки пойдут на благие нужды! Вы поможете несчастным хоббитам, которые живут в страшном Мордоре, под забором Европы. Это гиблое место! Посмотрите, каким я оттуда вернулся! Без ног, без руки, без глаза, без зубов!
– Эй, девушка с фотоаппаратом, не проходите мимо! У вас есть шанс запечатлеть себя с настоящим ветераном Вердена на фоне берлинской ратуши всего за два евро!
– Дорого? Ну ладно, сегодня студентам и ветеранам труда скидка пятьдесят процентов! Молодой человек в очках! Снимите нас! Только постарайтесь, чтоб ратуша в кадр попала!
– Спасибо, спасибо! Дай вам Бог счастья!
– И вам спасибо!
– И вам!
– О! Аллах не забудет вашу щедрость!
– Тру-ту-ту-ту-ту-ту, тру-ту-ту-ту-ту-ту!